Гарри Поттер: Второй шанс Глава 11

Я бреду по небольшому парку недалеко от школы. Ветер кружит хрустящие осенние листья, и это напоминает маленькие огненные смерчи. Темные деревья ощетинились голыми ветками. Они стоят у дороги, молчаливые и печальные, словно скелеты на каком-нибудь богом забытом кладбище. От них веет грустью и меланхолией. Эта ежегодная агония природы передается и мне, падая неприятной тяжестью на сердце. Когда на землю вместе с предрассветным инеем спускается холод, сердце природы останавливается. Это не просто сон, это кома. Я чувствую грусть погибающего леса. Умирать больно, я знаю. И даже если потом ты воскреснешь, то все равно будешь уже немножко другим. Вечность перекраивает души не хуже, чем это делают потери и боль.

Мне холодно, пронизывающий ветер пробирает до костей, и я плотнее закутываюсь в старую рваную куртку Дадли, безуспешно пытаясь согреться. Сейчас в школе большая перемена, все сидят в столовой или вышли во двор, а меня вот потянуло разделить с красно-оранжевым парком его последние вздохи. Где-то совсем рядом, я чувствую, есть что-то живое, трепещущее, резко отличающееся от пахнущего гнилью и старостью парка. Я падаю на колени прямо в грязную влажную землю, разгребая руками кленовые листья. Не люблю клены. От их листьев земля кажется красной, словно снег на поле сражения. Я сижу, лихорадочно раздвигая шуршащий кленовый ворох, и мне страшно обернуться. Я боюсь того, что могу увидеть за своей спиной на этой алой земле. Мое воображение и так слишком часто играет cо мной жестокие шутки.

Последние пятиконечные листочки сметены в сторону, и я вижу маленький зеленый росток в мерзлой земле. Живой. Мне хочется обозвать его неудачником за то, что он продолжает жить, когда все вокруг умирает. А его согревают собой мертвые листья. Но мне становится его жаль. Я подношу к нему руки, словно пытаюсь согреть, и отпускаю на волю свою магию. Крошечное растение охватывает волна теплого золотистого свечения. Прямо на моих глазах стебелек увеличивается, выпуская новые побеги, и уже через несколько секунд превращается в стройный нарцисс. Я заворожен этим зрелищем, я не могу отвести от него взгляда. Я вкладываю еще больше магии, чтобы прекрасный цветок не задели холода и снег. Наверное, магглы удивятся цветущему нарциссу поздней осенью. Ну и пусть. Меня охватывает какое-то странное чувство, словно то, что моя магия может решать жизнь другого существа, пусть даже цветка, возводит меня в какой-то новый статус. Моя магия впервые спасает, а не убивает, и каким-то образом это делает груз на моей душе несколько легче.

– Эй, как ты… – у меня за спиной раздается чей-то голос, и я вмиг подбираюсь, отскакивая назад одним невероятным кувырком и принимая боевую стойку. Дурацкий рефлекс войны. Уже глядя в расширившиеся от ужаса глаза Хейли, я опускаю руки и расслабляю напряженные мышцы. На меня накатывает непонятная усталость. Как долго я еще буду вздрагивать от каждого шороха и прикосновения, прежде чем сумею забыть войну? Иногда мне кажется, что все это стало такой большой частью меня, что сможет прекратиться только вместе с моей жизнью.

– Что тебе надо, Хейли? – не особо дружелюбно спрашиваю я, приваливаясь спиной к стволу дерева.

Ее губы дрожат и она запинается, когда отвечает:

– Я… я просто увидела, как ты уходишь, и решила пойти следом. Что это было? – вдруг выпаливает она, опасливо указывая на цветок.

Я пожимаю плечами и отвечаю нарочито спокойным голосом:

– А что? Просто цветок. Странно, что он еще не завял, осень все-таки. Но так бывает.

– Нет, – она упорно качает головой, и я досадливо сжимаю кулаки. – Это ты сделал, я же видела. У тебя ладони светились!

Я понимаю, что абсолютно глупо прокололся, и прибегаю к единственному возможному в этой ситуации методу – упорно все отрицаю.

– Хватит придумывать, Хейли, – говорю я, растягивая губы в насмешливой улыбке. – Ты перечитала слишком много сказок, вот и мерещится всякая чертовщина.

Ее губы дрожат сильнее, а в глазах стоят слезы. Я испытываю легкий укол совести, но продолжаю стоять неподвижно, прислонившись к дереву, с чуть насмешливо приподнятой бровью. Кажется, Хейли с минуту колеблется: зареветь и убежать в школу, или же… Она решительно встряхивает головой и смотрит на меня, неудачно пытаясь улыбнуться. Я издаю чуть слышный вздох облегчения: не хватало еще довести глупышку до слез.

– Ладно, неважно, – говорит Хейли. Ее ореховые глаза все еще подозрительно прищурены, но теперь в них есть и сомнение. Надеюсь, она все-таки решит, что ошиблась. – А что ты тут делаешь?

– Просто решил прогуляться. А тебе-то что?

– А почему ты всегда один? Все время читаешь или вообще куда-то уходишь, как сейчас. Потому что ты злой, да? – спрашивает она в ответ.

– Не говори глупости, мне просто стало скучно сидеть в школе, – я раздражен и даже не пытаюсь скрыть свою досаду.

– Пойдем, – она решительно хватает меня за руку и куда-то тащит. – Там у Сары Эшбоул настоящий ужик. Настоящий-пренастоящий, представляешь? Она его всем показывает!

Мне не хочется идти в школу и тем более не хочется смотреть на какого-то ужа. Но девочка вцепилась в меня мертвой хваткой, к тому же, как это ни прискорбно, она физически крупнее и сильнее меня, поэтому как бы я ни упирался, это бесполезно. Я не могу использовать магию, а больше мне ничего не остается, поэтому я просто покоряюсь воле обстоятельств.

– Не злись, ты все время такой сердитый, – тем временем тарахтит Хейли. – И у тебя совсем-совсем нет друзей, так жалко. Но я хочу быть твоим другом, ты знаешь? Думаю, тебе просто надо чаще улыбаться…

Класс! Я подавляю желание закатить глаза и застонать от досады. Теперь меня будут учить жизни семилетние глупышки. И как только я до такого докатился?

Впереди показывается здание школы, и Хейли почти переходит на бег.

– Они там, в классе, – взволнованно говорит она, заворачивая за угол коридора.

Когда мы оказываемся в классе, Хейли резко застывает на пороге и смотрит куда-то вдаль испуганными глазами. Я слежу за направлением ее взгляда и тоже смотрю на толпу народа в углу. Они все что-то кричат, на меня почти ощутимо веет чьим-то страхом. Я инстинктивно бросаюсь вперед, расталкивая ребят локтями. Хейли хвостом следует за мной.

– Отпусти его, он мой! – кричит темноволосая девочка, Сара, размазывая по щекам слезы.

– Я всего лишь хочу немножко поиграть, – в толстом парне, сжимающем в руке маленькую змейку, я с удивлением узнаю Дадли. Его дружки стоят у кузена за спиной и одобрительно гогочут.

Дадли берет голову ужа одной толстой рукой, а другой тянет за хвост, с садистским интересом наблюдая, насколько сильно может растянуться чешуйчатое тельце. Ужик извивается, и я вдруг понимаю, что волны ужаса, распространяющиеся по всему классу, исходят именно от него. А еще я слышу вопли чистой паники, которые остальные принимают за злое шипение. Напряжение в воздухе почти осязаемо, и мне приходится прилагать усилия, чтобы сдерживать выходящую из под контроля магию.

– Дадли! – я рявкаю это хорошо отработанным командным голосом, и кузен замирает. Все резко затыкаются и впиваются в меня такими взглядами, словно видят впервые.

– А теперь отдай его сюда, – я вытягиваю руку вперед и выжидающе смотрю на кузена.

Дадли заметно колеблется. Ему не хочется спорить, но еще меньше хочется терять свой авторитет, послушавшись недомерка-кузена. Невесомые нити моей магии уже тянутся к нему, стремятся коснуться сознания, подчинить моей воле. Я плотнее стискиваю зубы, пытаясь сдержать свои силы. Даже легкое воздействие на сознание нельзя отнести к белой магии. А применять темное колдовство к ребенку? Увольте, даже мой кузен этого не заслуживает.

– А если нет? Что ты сделаешь? – спрашивает Дадли с напускной бравадой.

– Хочешь проверить? – я растягиваю губы в хищной усмешке и подаюсь вперед, опасно сузив глаза. Приближаюсь к Дадли вплотную и тихо говорю ему прямо в ухо, чтобы не слышали остальные. – У меня есть способы заставить тебя очень сильно пожалеть о своем поведении, поверь. Знаешь, я могу тебя так ударить, что не останется синяков. Кому ты тогда побежишь жаловаться? К мамочке? Кто тебе поверит, Дадли?

Естественно, я блефую. Я никогда бы не опустился до избиения семилетнего ребенка, даже такого вредного, как мой кузен. Хотя я все еще считаю, что получить ремня от отца в чисто воспитательных целях Дадли не помешало бы. Однако мои угрозы оказываются эффективными: Дадли заметно бледнеет и отступает назад. Его руки с несчастной змеей дрожат, и бедная рептилия уже перестала сопротивляться, безвольно обвиснув в стальной хватке кузена. Я поднимаю одну бровь и вновь требовательно протягиваю руку. Дадли смотрит на меня взглядом побитого щенка, но змею отдает.

– Хороший мальчик, – я ухмыляюсь и отхожу в другой угол класса. Все настолько ошарашены произошедшим, что и не думают следовать за мной.

Я смотрю на безвольное тельце змейки в своих ладонях и чувствую, как меня охватывает жалость. Ну что Дадли за свинья такая?

– Больно. Нет сссил, – шипение змеи едва слышно.

– Тихо, сейчассс я тебе помогу, – я говорю очень тихо, нагибаясь к ужу почти вплотную. Пропускаю в ладони очень слабый ручеек магии, его совсем незаметно. Но к змее возвращаются силы и она потихоньку оживает.

– Ссспасссибо, человек, – благодарно шипит змея.

– Обращайссся, – я облегченно улыбаюсь. Мне все-таки удалось его вылечить. Если честно, очень в этом сомневался, потому что целитель из меня всегда был неважный.

– Можно? – раздается справа неуверенный голос. Я поднимаю глаза. Рядом со мной стоит Сара Эшбоул. Глаза у нее красные и опухшие, но она больше, слава Мерлину, не плачет.

– Конечно, – я равнодушно передаю ей ужа.

– Спасибо, – ее голос звенит от благодарности и она так на меня смотрит, что мне кажется, будто она вот-вот бросится мне на шею.

– Нечего приносить в школу то, за чем не можешь уследить, – бросаю я и со вздохом облегчения наблюдаю, как она поджимает губы и уже не выглядит такой благодарной.