Гарри Поттер: Второй шанс Глава 83

Когда вечером Хэллоуина, спустя довольно долгое время после завершения праздничного ужина, директор вызвал его к себе в кабинет, Снейп был в бешенстве. Тогда он думал, что Альбусу зачем-то понадобилось на ночь глядя обсуждать поведение юного Малфоя, которому, раз уж на то пошло, сам Снейп должен был назначить наказание, а никак не Альбус.

– Это насчет Гарри, – сказал директор. – Я думаю, те шрамы ему оставил оборотень. Ты не мог бы сварить Настойку Сущности, чтобы проверить эту догадку? С кровью оборотня проблем не будет, мы возьмем ее у Люпина.

Не было ничего удивительного в том, что после этого вопиющего заявления ярость Северуса возросла многократно.

Он кипел от гнева все те три бессонные ночи подряд, когда варил проклятому мальчишке чертово зелье. Похоже, это был его крест: часами варить сложные трудоемкие составы для своих ненавистных врагов – он жалел, что это были не яды.

Самым раздражающим было то, что в случае с Поттером работа была еще и совершенно бесполезна: Снейп без всяких зелий мог с абсолютной уверенностью сказать, что шрамы мальчишке оставил кто угодно, но точно не оборотень. О, у Северуса был опыт общения с этими существами – недолгий, к счастью, но впечатлений ему хватило с лихвой. И этого было вполне достаточно, чтобы твердо уяснить одну простую вещь: любой, кто будет настолько глуп, чтобы подпустить к себе оборотня на расстояние укуса – труп. Либо тоже оборотень, но, положа руку на сердце, Снейп мог поклясться, что выбрал бы смерть.

Поттер совершенно точно не был оборотнем – он вполне успешно раздражал Северуса за ужином своим видом, в то время как их учитель по ЗоТИ выл на луну. А это могло означать только одно: он каким-то образом задурил Альбусу голову своими дурацкими выдумками, которые, Снейп не сомневался, содержали эпизоды доблестного сражения мальчишки с оборотнем, а ему, Снейпу, теперь приходится тратить свое бесценное время ради опровержения этого бреда.

Он был по-прежнему зол, когда вручал директору пузырек с зельем.

– Надеюсь, понятно, что мне нужны результаты? – сухо спросил он. – Я хотел бы знать, ради чего тратил свое время.

– Разумеется, Северус, я сообщу тебе о результатах проверки, – был ответ Дамблдора.

А теперь он сидел за столом в своем кабинете, и вот уже полчаса тупо смотрел на кусок проверочного пластыря в своей руке.

Это был кусок красного пластыря – значит, мальчишка не врал.

А это в свою очередь означало, что он выжил после того, как оборотень изорвал его практически на куски – Снейп видел эти шрамы – и при этом не стал оборотнем сам. Альбус что-то говорил про магию, которая защитила мальчишку, но все это было крайне сомнительным: стихийная магия ребенка едва ли могла противостоять агрессивной темной магии оборотня, черпающей силу от луны.

Очевидно, только если речь шла не о Поттере.

И это была очередная странность, касающаяся мальчишки, которой Северус никак не мог найти разумного объяснения.

Впервые он начал ломать над этим голову еще в тот вечер, когда застал Поттера у Люпина, проверяющим сочинения. Его ответ Снейпу был не только дерзким, но и до крайности подозрительным. Мальчишка знал о леггилименции, так? Сложная ветвь влияния на сознание, которую предпочитают не затрагивать в школьной программе. Безусловно, в их школьных учебниках про фей не было ни слова про леггилименцию – Северус специально проверял. Он был уверен, что большинство пятикурсников, да и более старших студентов, и понятия не имели о чем-то вроде этого. Тем не менее, Поттер – да, тот самый Поттер, который был знаком с Магическим миром всего несколько месяцев – совершенно точно знал, о чем говорит. Как, откуда?

И это был не первый раз, когда в поведении мальчишки было нечто странное. Казалось, для маггла он слишком быстро освоился в волшебном замке – пару раз Снейп специально притормаживал в коридорах, только чтобы посмотреть, как мальчишка Поттер застрянет в исчезающей ступеньке по самую лодыжку, но тот, судя всему, обходил их на автомате, даже не задумываясь об их наличии.

И еще это его бесстрашие, которое для Снейпа было глупостью чистой воды. Чего добивался маленький идиот, раз за разом переходя дорогу Драко Малфою? Драко был очень одаренным студентом, для него не составило бы трудности размазать мальчишку сквиба по стенке, но Поттер, казалось, не понимал этого.

«Слишком самонадеян, верно?» – спрашивал Снейпа его внутренний голос, тот самый, который раз за разом находил тысячу сходств между Джеймсом Поттером и его сыном, даже не смотря на то, что последний не был гриффиндорцем, не играл в квиддич и даже не обладал магической силой.

Но за всем этим скрывалось нечто большее, чем просто самонадеянность, это была какая-то запутанная мозаика, и Северусу все не удавалось ее собрать, как ни крути. Это по-настоящему раздражало. Поттер действительно был сквибом и жил с магглами до этого года, так? Разумеется, да, ведь все сходилось просто идеально, по крайней мере, хронологически. Да и едва ли Альбусу был какой-то прок от того, чтобы скрывать информацию о Поттере.

А это означало, что…

Это означало, что мальчишка был далеко не так прост и безобиден – даже если пытался выглядеть таковым. Северус собирался по крайней мере попытаться проверить это, потому что если у него возникали какие-то подозрения, то они редко оказывались беспочвенными.

*****

На этой неделе я по праву могу собой гордиться: я почти не пропускаю общие завтраки, обеды и ужины в Большом зале, посещаю несколько уроков Хагрида, помогаю профессору Спраут пересаживать растения в оранжереях и ни разу не сворачиваю в другой коридор, завидев на горизонте Рона, Гермиону, Дина или Симуса. Оборвалась какая-то болезненная нить, которая связывала меня с прошлым, и теперь вместо призраков близких людей, чья смерть тяжким грузом лежала на моей совести, я могу разглядеть их настоящих: не слишком знакомых, не всегда приятных, но несомненно живых – и этого достаточно.

Я не слишком часто вижусь с Невиллом, который вместе с остальной частью гриффинорской сборной с головой ушел в подготовку к грядущему матчу, и совсем не вижусь с Ремусом, у которого вдруг появилась куча дел, совершенно не зависящих от меня.

– Уверяю тебя, что справлюсь со всем сам, – говорит он, когда я предлагаю свою помощь. – У тебя и так много забот, не думай обо мне.

Разумеется, после этого заявления я не могу думать ни о чем другом. Я не дурак – я вижу, что что-то не в порядке. И это что-то не заладилось с того случая в Больничном крыле, или еще раньше, когда Малфой подвесил меня вниз головой посреди Большого зала. Мог ли Ремус разочароваться во мне из-за того, что я не дал Малфою отпор? Или это из-за оборотня, который напал на меня и которого в конце концов убила Силенси?

Чем больше я об этом думаю, тем более бессмысленными кажутся подобные предположения. Ремус с самого начала считал меня сквибом, а значит, тот случай с Малфоем просто не мог разочаровать его еще сильнее. Оборотень… даже если Ремус когда-то и знал его, ради Мерлина, он умер более пяти лет назад – глупо горевать из-за этого сейчас.

Имелось у меня и другое предположение, которое заключалось в том, что Ремусу с самого начала было в тягость со мной общаться. Дамблдор вполне мог попросить его присматривать за мной после той аварии, но сейчас, когда я наконец вышел из затяжной апатии, смысл в этом отпал. Я запрещаю себе даже думать об этом, потому что признать эту идею значило бы не просто отказаться от Ремуса – это означало бы, что мой Ремус действительно мертв. Потому что тогда все это оказалось бы предательством, это было бы игрой чужими чувствами и привязанностью – чем-то, на что Ремус, каким знал его я, не пошел бы никогда.

Поэтому я говорю себе, что, быть может, я действительно здесь ни при чем. Возможно, у него и правда какие-то дела. То, что теперь Ремус меня избегает, не обязательно означает, что я потерял и его тоже.

Но как бы там ни было, в каком-то смысле я вновь обрел Невилла. Старого друга, который, конечно, тоже изменился, и в этой реальности на самом деле был куда меньшим гриффиндорцем, чем в моем прошлом. И который, тем не менее, оказался в достаточной мере свободен от предрассудков, чтобы общаться со мной, как с равным, и достаточно доверял мне, чтобы делиться своими проблемами. Главной из которых, к слову, стал грядущий матч по Квиддичу.

Объявления в главном холле развешивают еще с вечера пятницы. «Первый матч сезона! – пронзительно вопит красно-зеленое полотно с изображением летающих по нему из стороны в сторону квиддичных мячей. – Гриффиндор-Слизерин, начало завтра ровно в девять утра, не пропустите!»

Но вся школа и без всяких объявлений в курсе намечающегося события. Студенты как обычно нацепляют на свои мантии всевозможную символику факультетов с лозунгами в поддержку своих команд, в укромных закоулках школы и пустых классах делаются ставки, а команды всюду ходят только в полном составе, чтобы предотвратить покушения на своих игроков со стороны враждебных факультетов.

– Я умру, – горестно сообщает Невилл накануне вечером.

Мы сидим с ногами на широком подоконнике возле библиотеки друг напротив друга, прислонившись к каменной стене. Я выбрал это место, потому что отсюда хорошо видно, как солнце в багряных всполохах опускается за безоблачный горизонт – значит, погода завтра будет ясная, в самый раз для квиддича, – а еще потому, что это нейтральная территория для нас обоих.

– Ага, – легко соглашаюсь я. – Но вряд ли это случится завтра. Брось, Невилл, это всего лишь очередной матч по квиддичу. Как давно ты в команде?

– С третьего курса. Но это не означает, что моя техника за это время хоть немного улучшилась.

– Тебе ни капли не нравится квиддич? – спрашиваю я, от удивления приподнимаясь на руках. – Зачем в таком случае играть?

– Это сложно, – вздыхает Невилл, рассеяно водя пальцем по стеклу. На его лице написано черное отчаяние. – Все дело в моем отце. Он всегда хотел, чтобы я играл в квиддич за сборную, как когда-то играл он сам. Наверное, он каким-то образом уговорил МакГонагалл, чтобы она продвинула мою кандидатуру в команду. Не представляю, как еще я мог бы там оказаться – у меня совершенно точно нет ни малейших задатков ловца.