Гарри Поттер: Второй шанс Глава 89

После того вечера, когда Снейп в открытую дает мне понять о своих подозрениях, я становлюсь форменным параноиком. Потому что, конечно же, полным ребячеством было настолько увлечься наведением мостов со своими старыми-новыми друзьями, работой в Хогвартсе и всем остальным, чтобы позабыть о всякой осторожности. И уж конечно, дотошному типу вроде Снейпа ничего не стоило сопоставить некоторые последствия моей неосмотрительности между собой, чтобы обзавестись подозрениями.

Еще много лет назад в Литтл-Уингинге я решил, что никому не позволю узнать правду о своей магии и своем прошлом. Я слишком хорошо помнил, с каким чувством волшебники смотрят на кого-то, чьей магической силы вполне хватило бы, чтобы в один миг сравнять с землей небольшой город. Уже в Хогвартсе, занимаясь поисками информации о смерти отца и Сириуса, я узнал, что этот новый Магический мир куда осторожнее в вопросах власти. Здесь под запретом любая магия, которую нельзя назвать однозначно светлой, Министерство отслеживает каждый шаг Темных существ, вроде оборотней, вампиров и великанов, а из Запретной секции Хогвартса бесследно исчезли все по-настоящему опасные книги. Власть боится появления Темных волшебников. Магический мир слишком привык к годам мира – настолько, что Министерство готово пойти на что угодно, лишь бы так оно и продолжалось. Поэтому меньшее, чего я могу желать в таких условиях – так это привлечь бдительный взор властей к своей скромной персоне.

Так что нет ничего странного в том, что после предупреждения Снейпа я начинаю действовать со всей возможной осторожностью. Я словно возвращаюсь на несколько месяцев назад, когда Дамблдор только привел меня в этот новый, незнакомый Хогвартс, и я осторожно ощупывал почву перед каждым своим шагом, страшась допустить ошибку. И это становится единственным, что помогает мне выдержать массированную атаку Снейпа, которая начинается на следующий же день.

Пожалуй, это выглядит, как совместная работа. Неважно даже, что Снейп следит за мной краем глаза, что бы я ни делал, постоянно пытается подловить на какой-нибудь мелочи и беспрестанно сыплет оскорблениями. Такой у Снейпа характер, это знают все. Даже Дамблдор не задает вопросов, потому что, конечно же, ему прекрасно известно об «особом зелье для Люпина», которое надо варить непременно каждый месяц. Возможно, он вскользь упоминает о недомогании профессора ЗоТИ при ком-то из преподавателей, так что никто из них не удивляется тому, что я целыми днями прозябаю в слизеринских подземельях вместо своей привычной работы у Хагрида или в теплицах Спраут. И только мне, да самому слизеринскому декану известно, что на самом деле все наши встречи сводятся к негласному противостоянию, невидимой войне, которая обостряется день за днем, в которой я пытаюсь защитить свои тайны, а Снейп… ну, вероятно, Снейп пытается просто избавиться от скуки.

Я ввязываюсь во все это из-за беспокойства о зелье Ремуса только отчасти. Другая часть правды состоит в том, что мне важно понять, что Снейпу удалось выяснить за все это время – наблюдая исподволь, подмечая мои оговорки и случайные промахи, – и что, в таком случае, известно Дамблдору. Моя паранойя разыгрывается с новой силой, хоть я и пытаюсь убедить самого себя, что для этого нет особых оснований. Я говорю себе, что единственное, что может стать известно Снейпу – что я не настоящий сквиб. Это было бы довольно неприятно, но далеко не смертельно. Было бы гораздо сложнее пользоваться магией и не показывать ее истинной силы, чем не пользоваться ею вовсе, но я смог бы сделать и это тоже. Смог бы очень осторожно выбирать заклинания и то и дело оглядываться назад, чтобы не позволить своей магии завести меня за ту грань, которую я уже едва не пересек однажды. И уж конечно, за годы лжи я научился изворачиваться достаточно хорошо, чтобы придумать новую ложь и скрыть правду о своем прошлом – правду настолько невероятную и безумную, что едва ли кто-нибудь смог бы докопаться до нее. В таком случае, вынужденный пользоваться магией, я неизбежно увяз бы еще глубже в волшебном мире, но рано или поздно привык бы к этому, как и ко всему остальному. Но даже понимая все это, я продолжаю противостоять Снейпу, потому что просто не могу позволить ему одержать победу. Как на далеком пятом курсе, когда я раз за разом вскрывал себе руку режущим пером, лишь бы не позволить Амбридж думать, что она меня достала.

Так что я просто выполняю нелепые поручения Снейпа, пропуская мимо ушей десятки ядовитых высказываний в свой адрес. Вероятно, знай он о том, что я еще в детстве выработал способность отключаться от оскорблений своих родственников, углубляясь в монотонную работу, он бы не растрачивал свое красноречие впустую. Но, разумеется, ему об этом неизвестно.

– Поттер! Вы так и будете продолжать пялиться в стену, или все-таки вспомните о своих трудовых обязанностях? – шипит Снейп, неожиданно материализуясь возле меня. – Как долго вы еще планируете витать в облаках?

Полнолуние уже на следующей неделе, и мы близимся к завершению последнего этапа аконитового зелья. Точка невозвращения была пройдена еще несколько дней назад, и теперь если что-нибудь с зельем пойдет не так, приготовить новое уже не получится. Уверен, что за это время я обеспечил Снейпа заготовками ингредиентов на вечность вперед. Он же испытывает мои нервы, поручая все более сложные и серьезные задания, поэтому последние дни в подземельях превращаются для меня в медленную пытку. Я уже ни один десяток раз успеваю пожалеть, что не прислушался в свое время к советам Гермионы и пустил этот предмет на самотек. «Надеюсь, вы с вашей тупоголовостью ничего здесь не испортите, Поттер. В противном случае именно вам придется объяснять своему обожаемому профессору Люпину, почему его лекарство не готово в срок», – так сказал Снейп. После чего принялся делать все возможное, чтобы выбить меня из колеи.

Я считаю про себя до пяти – это самое главное, не забывать считать до пяти, а еще лучше до десяти, прежде чем отвечать Снейпу, потому что почти все его вопросы либо с подвохом, либо так и просят ответа, находящегося очень далеко за пределами вежливости. Поэтому я считаю, затем делаю короткий вдох и сдержанно отвечаю:

– Еще три минуты.

– Боюсь, что у вас нет столько времени, чтобы предаваться безделью. Если вы не начнете помешивать зелье прямо сейчас, то вся работа уйдет впустую.

Я поднимаю глаза и смотрю на него в упор.

– Вы же сами сказали, что надо подождать шесть минут, профессор.

– Подождать шесть минут после добавления болиголова, Поттер. И в два раза меньше – после добавления корня папоротника.

Я коротко, но со вкусом ругаюсь сквозь зубы, совсем позабыв про счет, и бросаюсь за черпаком. Зелье действительно уже порядком загустело, так что мне приходится потрудиться, чтобы вернуть ему правильный цвет и консистенцию. И я по-прежнему чувствую злость, даже после того, как Снейп добавляет заключительные ингредиенты и говорит, что зелье пригодно к употреблению. Потому что он не имеет никакого права рисковать всей нашей работой просто ради того, чтобы в очередной раз мне что-то доказать. И я хочу знать, какого черта он вмешивает во все это Ремуса, потому что, конечно же, совсем неспроста Снейп решил подключить меня к приготовлению именно аконитового зелья, да еще и повторяет то и дело, как оно необходимо Люпину.

– Вы должны были сказать о корне папоротника раньше, – наконец говорю я, наблюдая, как Снейп при помощи волшебной палочки отправляет остатки ингредиентов по полкам. Он единственный из профессоров, кто свободно, даже напоказ, пользуется при мне магией, но переносить его позерство отчего-то гораздо проще, чем молчаливое сочувствие МакГонагалл или тактичное понимание Люпина.

Снейп игнорирует мои слова, делая вид, что расстановка ингредиентов на полках – необыкновенно важная процедура, требующая большой концентрации. Я рассеянно наблюдаю за скупыми, четкими взмахами волшебной палочки, отправляющей разнокалиберные склянки точно по своим местам, и продолжаю:

– Вы могли бы помешать чертово зелье самостоятельно. Глупо было рисковать здоровьем профессора Люпина, лишь бы доказать, что я никудышный зельевар – это и без того очевидно.

– Поттер, если бы вы были чуть менее глупы и чуть более внимательны, вы, безусловно, заметили бы на моем рабочем столе книгу с инструкцией по приготовлению аконитового зелья. Вы могли посмотреть все в рецепте, если мои объяснения для вас слишком сложны.

– Снейп, ваши рецепты – не мое дело, – категорично возражаю я. – Я не один из ваших студентов, поэтому мне вовсе не обязательно знать зелья. Я просто выполняю указания, так что в ваших же интересах сделать их по меньшей мере понятными.

Снейп отрывается от своего занятия и оглядывает меня с непонятным раздражением.

– Вы не слишком-то беспокоитесь о здоровье Люпина, так ведь, Поттер? Неужели вам совершенно наплевать на то, чем болен ваш друг? Даже студенты уже начали этим интересоваться.

На этот раз Снейп первым перешел черту. Впрочем, неважно: мы оба знаем, что это лишь вопрос времени. Рано или поздно одному из нас надоедает обмен нападками под видом совместной работы, и мы просто говорим то, что думаем на самом деле. В такие моменты Снейп обычно вспоминает о том, каким непереносимым мерзавцем был Джеймс Поттер в свои школьные годы, добавляя при этом, что я, несомненно, перенял его ужасные черты все до единой, а я не стесняюсь сообщить, что меня его точка зрения совершенно не волнует. Но на этот раз все немного по-другому. На этот раз речь идет о Ремусе, о его опасном секрете, и я устремляю на профессора мрачный взгляд, отбрасывая в сторону даже видимость учтивости.

– Уверен, что вашими стараниями так оно и есть, Снейп. Но я не собираюсь искать о профессоре Люпине что-то такое, что он сам не хочет мне рассказывать. Тем более если по какой-то причине это выгодно вам.

Снейп откидывает с лица длинные сальные волосы и издевательски фыркает.

– Вы такой же доверчивый дурак, как и ваш отец, – говорит он. – Я дал вам достаточно подсказок, чтобы выяснить о Люпине нечто такое, что, безусловно, могло бы показаться вам интересным. Но вы слишком глупы, чтобы воспользоваться этим. Или речь пойдет о благородстве?