Негодник, которому не снилась девушка-кролик Глава 4. Дом

---

Часть 1

---

Звук будильника Сакуты проник в пустоту, куда ушло его сознание, и заставил взглянуть в лицо факту собственного существования.

Когда разум наконец пришел в порядок, глаза резко открылись.

Первым, что он увидел, был все тот же старый белый потолок. Круглый светильник. Пространство с шестью матами, границы которого он знал наизусть. Кровать, письменный стол, полки — и больше ничего.

Комната Сакуты. Здесь он жил уже два года, с тех пор как они переехали в Фудзисаву. Его собственное пространство, где он мог расслабиться. И это, конечно, принесло облегчение.

— Значит, я дома, — сказал он вслух, чтобы сделать это реальностью.

Затем он отключил будильник, чтобы тот перестал звонить.

На экране высветилась дата. Среда 18 марта.

Он провел целый день в другом потенциальном мире и вернулся обратно только сегодня утром.

Зевнув, он поднялся с кровати. Но в воздухе чувствовалось что-то... странное.

Это определенно была его комната. Веяние воздуха на коже, атмосфера — все говорило о том, что он вернулся в свой мир. Он знал это инстинктивно.

Но тут было что-то лишнее. Как улыбка, которую не можешь узнать. Причину он обнаружил на своем столе.

Тетрадь. Открытая.

Присмотревшись, он заметил записку, нацарапанную на обеих страницах.

Другой Сакута, исправь свое дерьмо.

Он знал этот почерк. Он был похож на его собственный. Очень похож. Почти наверняка это он и был. Но Сакута не писал эту записку.

Тогда кто же?

В этом не было никаких сомнений. Ответ указан в самом тексте.

— Записка от другого Сакуты...

Возможно, от того самого Сакуты из потенциального мира, который он посетил накануне. Пока он был там, тот Сакута должен был находиться здесь.

Запись в тетради подтверждала его предположение.

Но это было еще не все.

 Когда вернешься, положи письмо в почтовый ящик Май.

Сакута не знал, что это значит.

— Какое письмо?

Рядом с тетрадью лежал лист бумаги, явно вырванный из нее. Он был сложен вчетверо, надпись сверху гласила: «Для Май». Написано тоже его почерком.

Он открыл письмо, гадая, что внутри.

Я обещаю, что сделаю тебя счастливой, Май.

Вот и все.

— Да, приятель, я тоже.

Похоже, другой Сакута довольно четко представлял себе его нынешнее положение дел.

Письмо было подписано «Твой Сакута».

Это именно то, что он должен был сделать.

— Честно говоря, довольно неприятно.

И немного жутковато.

Он скомкал письмо и бросил в мусорную корзину рядом со столом. Оно упало на дно с довольным стуком.

Затем он вырвал из тетради чистый лист бумаги и написал точно такую же записку. Так аккуратно, как только мог, стараясь, чтобы почерк был лучше, чем у другого Сакуты. Затем он аккуратно сложил записку.

Тетрадь все еще лежала открытой, поэтому он закрыл ее и обнаружил под ней вторую записку. В ней гораздо более мелкими буквами было написано...

Что ты думаешь о Токо Киришиме?

— Что за?..

К чему этот вопрос?

— В любом случае ничего особенного.

Это была естественная реакция. Он знал, что ее работы сейчас популярны, но не более того.

Почему другой Сакута задал ему этот вопрос? Возможно, это как-то связано с миром того Сакуты, но он не имел ни малейшего понятия, как именно. Да и не было у него времени сидеть и размышлять о непознанном.

Он благополучно вернулся в свой мир.

Но ему еще предстояло решить проблемы, с которыми он столкнулся здесь.

Он задрал рубашку и проверил, но белый шрам на боку все еще был на месте.

Доказательство того, что это еще не конец.

Сакута отправился в гостиную, чтобы провести дальнейшее расследование. Он набрал все известные ему номера телефонов — Май, Рио, Юма, даже Нодока — но так и не дождался ответа.

Каэдэ здесь не было. Насуно спала на котацу. Он решил, что Каэдэ была с мамой и не вернулась домой. Если она забыла о существовании Сакуты, то, скорее всего, даже не знала, что у нее есть дом в Фудзисаве.

Сакута не слишком надеялся на это.

Но ему нужно было знать наверняка. Он взял сложенное письмо и вышел из квартиры.

Спустился на лифте и вышел на улицу.

Было утро, начало рабочего дня, и несколько служащих и студентов направлялись к станции.

Сакута провальсировал на середину улицы и снял рубашку, просто чтобы быть как можно заметнее.

Мимо прошел бизнесмен средних лет.

Девушка из университета даже не взглянула в его сторону.

Он стоял там целых пять минут, демонстрируя себя тридцати прохожим, но никто не смотрел ему в глаза, никто не позвонил в полицию, чтобы сообщить о полуголом человеке. И ни одна полицейская машина не подъехала к нему.

У него не оставалось выбора. Он поморщился и последовал стратегии, разработанной другим Сакутой.

Он снова надел рубашку и вошел в дверь дома Май, открыл ее почтовый ящик и положил письмо.

Он не волновался.

Почему-то даже в этом затруднительном положении ему было весело.

Как будто он только что назначил себе свидание.

***

Май сообщила, что вернется из Яманаси завтра, в четверг 19 марта.

Он не мог столько ждать у почтовых ящиков, поэтому вернулся домой, покормил Насуно и позавтракал. После этого умылся, почистил зубы, сходил в туалет и надел форму.

—Здесь сидеть без толку, — сказал он, ни к кому не обращаясь, и вышел из дома.

Он подумывал о том, чтобы отправиться в Яманаси к Май. Он все еще хотел этого. Но она не указала точного места, а Яманаси это целая префектура. Найти ее не представлялось возможным. Ему просто придется остаться здесь и с нетерпением ждать завтрашнего дня.

Он все еще был немного встревожен и обеспокоен. А как иначе?

Он висел на волоске, и никто даже не мог подтвердить его существование. Рио описывала это как статистическое состояние, в котором он одновременно и существовал, и не существовал. Сакута понятия не имел, что, черт возьми, это значит, но был уверен, что это правда. Само его существование колебалось, как лист на ветру.

Но именно поэтому он решил поехать в школу.

Чтобы сделать что-то обычное.

Сакута надеялся, что типичные действия помогут укорениться в этом мире. Рутина должна помочь ему почувствовать, что он действительно здесь.

Так что он шел в своем обычном темпе в течение десяти минут до станции Фудзисава. Типичная утренняя суета. Служащие и ученики, направляющиеся в офис или школу, проходящие через ворота JR или выходящие из них, чтобы пересесть на линию Одакю-Эносима.

Как и каждый день, он проскользнул сквозь толпу, вышел на южную сторону и пересек пятидесятиметровый соединительный мост. Приложил проездной на входе станции Энодэн-Фудзисава и вышел на платформу.

Он успел на свой обычный поезд.

В пути он достал из сумки словарь, запоминал по одному слову за раз, а затем с помощью красного пластика закрывал ответы и проверял, все ли запомнил.

Так он доехал до Шичиригахамы.

Он присоединился к толпе учеников Минегахары, направлявшихся к школе. У шкафчиков для обуви переобулся. Увидел Томоэ, Юма шел прямо перед ним, но никто из них не замечал Сакуту. Никто не мог сказать, что он был рядом.

Он ожидал этого, но все равно было обидно, когда друзья проплывали мимо. Но вот прозвенел звонок, и он поспешил в класс.

Теперь паниковать ни к чему.

У него появилась опора.

Он мог это сделать.

Пусть не научное доказательство, но у него был кое-кто, на кого он мог положиться. Кое-кто важный.

У него была Май.

Он был уверен, что она найдет его. В это он мог верить.

Сакута не застрянет в жизни человека-невидимки надолго. Не успеет он оглянуться, как вернется к нормальной жизни.

Лучше всего, если он будет придерживаться своего распорядка, чтобы не пришлось бежать вприпрыжку наверстывать упущенное.

Выпускные экзамены третьего триместра уже закончились, так что ученикам оставалось только возвращать листы с ответами и разбирать вопросы. Сакута все равно внимательно слушал, полагая, что это поможет ему в дальнейшем.

Но, поскольку этот мир не мог воспринимать его, он не получил разбор своих ответов. Однако записывал все, что, как ему казалось, он пропустил.

Если учитель говорил: «Это часто встречается на вступительных экзаменах в университет», он обращал на это особое внимание.

У них были только утренние занятия, но он серьезно относился ко всем четырем урокам.

Как только закончились уроки, ученики, у которых были кружки или тренировки, остались обедать. Все остальные отправились домой. Сакута обычно присоединялся к ним, но так как дома кроме учебы делать было нечего, он отправился в библиотеку, съев по дороге булочку с красными бобами, которую захватил с собой.

Если ему осталось только учиться, то с таким же успехом он мог делать это в школе.

— Привет, — сказал он, открывая дверь. В библиотеке никого не было. Не так давно здесь было довольно много третьегодок, готовящихся к экзаменам. Но теперь они все закончили школу.

Он сел в кресло у окна с видом на океан и открыл учебник по математике. В классе они изучали производные, и он чувствовал, что должен еще немного попрактиковаться. Он не знал, для чего нужны производные, но поскольку они будут на экзамене, то пришлось разобраться.

Он хотел наслаждаться студенческой жизнью в университете вместе с Май. Хотел видеть ее улыбку. И учеба могла бы улучшить его собственное будущее.

За исключением одного похода в туалет, он сосредоточенно сидел за столом. Несколько учеников подошли к библиотекарю с вопросами, но он не позволил себе отвлечься.

Наконец голос объявил: «Закрываемся» и вывел его из учебного состояния. Библиотекарь, спокойная женщина лет тридцати, в последний раз осмотрела комнату, заглядывая между полок, чтобы убедиться, что здесь уже никого нет.

Она прошла мимо Сакуты, не заметив его.

Он быстро собрал вещи и выскользнул за двери, пока она их не заперла. Было бы неприятно оказаться взаперти.

В холле он понял, что на улице уже стемнело. Он посмотрел на запад; солнце уже село. За Эносимой, на воде за горами Одавара, Югавара и Хаконе виднелось лишь слабое свечение. Оставались последние следы заката, но и они исчезли в ночи на его глазах.

Спортивные команды больше не кричали. Свет угасал.

Школа закрывалась прямо перед ним.

Сакута ходил в Минегахару уже два года, но никогда не видел ее с этой стороны. Ему в голову пришла мысль остаться здесь, пока все не закончится.

Скорее всего, это был его единственный шанс убедиться.

Если бы учителя увидели Сакуту, то выгнали бы его и велели поторопиться домой.

Все огни на третьем этаже были выключены, на первых двух этажах они тоже погасли следом. Только в кабинете преподавателей еще горел свет.

Чуть позже восьми исчез и он.

В школе не горел ни один огонек. Но даже в этом случае было не слишком темно, можно было разглядеть свои ноги.

У аварийного выхода горело освещение, и в окна проникал лунный свет.

Сакута дождался, пока уйдет последний учитель, и направился к шкафчикам, переобулся и вышел. Лунный свет оказался очень ярким.

Он посмотрел вверх, но не смог найти саму луну. Помешало здание.

Продолжая осматривать небо, он прошел на спортивную площадку.

Здесь ничто не закрывало ему обзор.

Луна висела в ночном небе над головой. Не совсем полная. Он стоял в центре поля, и она смотрела на него сверху вниз.

Это было ключевое место в его жизни.

Он пригласил сюда Май.

Не прошло и года, всего десять месяцев, но времени, проведенного вместе, было достаточно, чтобы он просто стоял здесь и скучал по ней.

Завтрашний день был так далек.

Он хотел, чтобы завтра наступило прямо сейчас.

Пойти домой и лечь спать было, наверное, лучшим способом сделать это.

Он повернулся, чтобы уйти, и увидел кого-то на краю поля, за сеткой.

«Какой-то учитель все еще здесь?» — подумал он сперва, но вскоре убедился в обратном.

Фигура сделала один шаг, и это было все, что ему нужно.

Он знал ее походку.

Она вышла из-за сетки на поле.

Лунный свет освещал ее.

— Май... — сказал он.

Она шла к нему, ее шаги были легкими. Как всегда.

Она направлялась прямо к нему.

Ее глаза были обращены в его сторону. Как будто она могла видеть его.

Их взгляды встретились.

Ему не показалось. Она выдержала его взгляд, не отводя глаз. Он не смел пошевелить ни единым мускулом.

Почему Май была здесь?

Она должна была вернуться только завтра.

Почему она шла прямо к нему, без колебаний, как будто ничего не случилось?

Даже если сам мир больше не мог воспринимать его.

Он верил, что она найдет его, но все же сомневался.

Но сомнение длилось недолго.

Май шла к нему. Теперь он мог видеть ее лицо, и все остальное не имело значения.

Он хотел увидеть ее, и теперь она была здесь. Она шла к нему. Этот факт развеял все остальные опасения.

Май шла прямо к нему, как всегда. Но в десяти метрах от него ее уверенный взгляд заколебался. Она больше не могла сдерживаться. Ее темп изменился, она ускорилась. Через пять метров она перешла на бег, бросилась к Сакуте, обхватив руками шею и крепко прижав к себе.

Между ними не осталось и сантиметра.

Ее слегка прерывистое дыхание было у его уха. Они прижались грудью друг к другу, и он почувствовал, как быстро бьется ее сердце.

Должно быть, он напугал ее. Сакута подумал, что должен извиниться. Объяснить, как дошел до такого.

Все это — результат его нерешительности, неспособность справиться со своими чувствами к матери. Он знал, что должен сказать ей это, но... не мог.

Прежде тем как он успел сказать хоть слово, она прошептала ему на ухо:

— Сакута.

— Да? — откликнулся он.

Ее руки притянули его еще ближе.

— Однажды нам придется вместе строить дом, — прошептала она.

Ее голос был спокойным, тихим и теплым.

Он чувствовал голос Май на своих барабанных перепонках, и это ощущение распространялось, просачивалось в каждую клетку. Словно ее сущность обволакивала страхи в его сердце.

Эта единственная фраза лишила его дара речи. Все слова, которые он готовился произнести, просто рассыпались, не оставив после себя и следа. Как будто их вообще не было.

Она сказала именно то, что он хотел услышать.

То, что всегда хотел услышать.

То, что давно искал.

Но Сакута не знал, что не может найти это, даже не знал, что ищет.

Нельзя искать то, чего не знаешь. И его уж точно нельзя найти.

И все же Май нашла и принесла.

Подарок.

Ему нечего было предложить взамен, но тепло момента согрело его, и он обнял ее в ответ. Его объятия выражали радость, благодарность за все то, для чего он не мог подобрать слов.

---

Часть 2

---

В девять вечера на станции Шичиригахама было очень тихо. Здесь больше не стояли пассажиры. В этот час на станции даже не было дежурного.

Оставшись одни, они бок о бок сели на скамейку.

Станционные огни слабо гудели. Ни шум прибоя, ни шум уличного движения на шоссе 134 не достигали их здесь.

Только запах моря забрался так далеко.

— Сработало, — тихо сказала Май.

— М-м?

Он посмотрел на нее, в его взгляде был вопрос.

— Чары, — сказала она с лукавой усмешкой.

— О.

Это прояснило один из его вопросов.

Что заставило Май вернуться на день раньше?

Талисман удачи.

Заявление о браке с их именами.

Он заставил ее держаться за него.

И это заставило ее вспомнить о нем.

Вот почему она вернулась на день раньше. Чтобы быть здесь ради него.

Возможно, она нашла письмо и пришла в школу вскоре после этого.

Это не было совпадением или чудом. Спасение Сакуты пришло благодаря тому, что они создали вместе.

И одно это наполняло его радостью.

Когда мысли заполнены воспоминаниями об их совместном времяпрепровождении, он не замечал, как долго нет поезда. Время, проведенное с Май, никогда не было скучным.

Прошло добрых десять минут, прежде чем появился поезд из Камакуры.

Энодэн появился из ночи. Поскольку вокруг не было иного света, кроме фонарных столбов, сияние окон было намного ярче. Поезд, на котором они всегда ездили, выглядел совсем по-другому.

Там почти не было пассажиров.

Но их хватало для того, чтобы понять, видит ли его кто-нибудь кроме Май. Как только они сели, он почувствовал это. Здесь никто не видел его.

Он бросил на нее предупреждающий взгляд, а затем очень громко закричал. Никто не повернулся посмотреть. Люди были заняты телефонами или флиртовали со своими спутниками. Больше никакой реакции.

Оглядевшись, он почувствовал, как Май взяла его за руку. Она потянула его к пустому зеленому сиденью. И не отпускала, пока они не добрались до станции Фудзисава.

***

Они вышли последними, но так и не смогли найти никого, кто мог бы увидеть Сакуту.

Было уже почти десять.

Привокзальная площадь была заполнена офисными работниками, направлявшимися домой. Город еще не был готов ко сну.

Май и Сакута шли сквозь толпу, держась за руки. Обычно они всегда понимали, что на них смотрят. Май была слишком знаменита и не хотела создавать ажиотаж в газетах.

Возможность нарушить это правило была раскрепощающей, действовала на нервы и была веселее всего остального. Они вышли на северную сторону станции, пробиваясь сквозь толпу рука об руку.

Постепенно головокружительное возбуждение угасло, пока они шли домой. К тому времени как они пересекли реку Сакаи, ни один из них уже не улыбался.

Если никто больше не мог видеть Сакуту, то основная проблема оставалась нерешенной.

Они еще не могли праздновать.

Они дошли до своих домов, не произнеся ни слова. Дом Сакуты стоял на одной стороне улицы, а дом Май — на другой, через дорогу.

Прежде чем он успел что-то сказать, она пошла с ним. Вернее, потянула за руку к его дому.

Войдя в квартиру, она сказала:

— Я что-нибудь приготовлю

И направилась на кухню. Вскоре у них был рис, мисо-суп и яйца вкрутую. Он еще не ходил за покупками, поэтому холодильник был пуст.

— Это как завтрак в сериале эпохи Сёва, — сказала Маи, смеясь над собственной метафорой. Сакута тоже захихикал.

---

[П/П: Сериал эпохи Сёва — термин, используемый для обозначения фильмов, снятых в японскую эпоху Сёва или период Сёва (文時代 shōwa jidai), который длился с 1926 по 1989 год при императоре Хирохито.]

---

Когда их животы были набиты, Май сказала:

— Я наполнила ванну. Залезай. Ты устал, и тебе нужно расслабиться. Не торопись.

— Я буду лежать вечно, если ты присоединишься ко мне.

— Это не будет расслаблением.

Это не было неожиданностью, и она подтолкнула его в раздевалку.

Он был довольно сильно измотан, поэтому не стал спорить. Физически и умственно, каждая частичка тела чувствовала себя опустошенной. Он сделал то, что предложила Май, и долго отмокал.

Раздевшись, он увидел белую отметину у себя на животе. Он осмотрел шрам в зеркале. Казалось, тот совсем не исчезает.

Никто, кроме Май, не мог его видеть.

Это был еще не конец. Шрам свидетельствовал об этом.

Он еще не встретился лицом к лицу со своей матерью.

Чего я вообще хочу?..

Он лег обратно в ванну, уставившись в потолок, облекая мысли в слова. Расправил внутреннее содержание своего сердца, чтобы знать, где что находится.

Уже одно это могло оправдать долгую ванну.

Он не вылезал, пока не закружилась голова, и в кои-то веки Май действительно заняла его место. Даже когда она оставалась на ночь, то обычно возвращалась к себе, чтобы принять ванну. Единственный раз она воспользовалась его ванной, когда они с Нодокой поменялись телами. Она никогда не делала этого, будучи собой. Он все еще удивлялся этому, когда она указала на коридор.

— Ты все? Тогда убирайся.

— Я надеялся остаться здесь.

Она пропустила это мимо ушей, вытолкнув его, в нижнем белье, из ванной. Дверь закрылась за ним.

— Май, у тебя есть сменная одежда?

— Я забегала домой и захватила с собой твою любимую пижаму.

Вскоре он нашел ее сумку, набитую до отказа.

— А полотенце?

— Могу я одолжить твое?

— На верхней полке все абсолютно новые.

— Спасибо.

— ...

— Иди оденься!

Она уловила, что он подслушивает у двери.

По ее приказу он вернулся в свою комнату и надел домашнюю одежду. Он совершенно точно не хотел простудиться и доставить ей еще больше проблем.

Не найдя себе занятия, Сакута сел на кровать. Он прислонился плечом к стене, свесив ноги с краю, и просидел так целых полчаса.

Май все еще не вышла из ванной.

Душ перестал работать. На некоторое время его сменило жужжание фена.

Дверь в раздевалку открылась минут через двадцать.

В комнату вошла Май в пушистой пижаме, верхняя и нижняя часть которой была длиной три четверти.

— Насуно завалилась в котацу, — сказала она. Должно быть, она сунула голову в гостиную.

Май вдохнула, выдохнула, потом забралась на его кровать. Положив подушку на колени, села рядом с Сакутой. Их плечи почти соприкасались. Вскоре ее рука нашла его руку.

— Мне кажется, что, если я отпущу тебя, ты снова пропадешь.

Это прозвучало как оправдание.

Но это было все, что она сказала. С этого момента она просто сидела в тишине, держа его за руку. Она просто была рядом с ним.

Никакого давления. И вскоре слова полились рекой.

— Было неправильно вытеснять мать из моей памяти.

Свет они так и не включили. Его голос звучал почти как эхо. В коридоре и гостиной горел тусклый свет, дверь была открыта, так что немного света проникало через проем, но не более.

Май ничего не сказала. Она слушала, не сводя с него глаз.

— Мы с Каэдэ переехали в Фудзисаву, и нам пришлось жить без помощи родителей.

Отец оказывал им некоторую экономическую помощь.

— Мне приходилось самому вставать, готовить еду, стирать, убирать в комнатах, ванной и туалете, выносить мусор. Мне приходилось все это делать, поэтому я научился.

Если бы он был один, то, наверное, многое бы не успевал. Но у него была Каэдэ, о которой он должен был заботиться, что поддерживало его мотивацию. Все это казалось выполнимым.

— Мне пришлось научиться справляться со всем без мамы.

Это было не то, чего он хотел. Но у него не было выбора. Он не хотел забыть ее и жить дальше. Но все сложилось именно так.

— Я не знал, когда ей станет лучше и станет ли вообще.

— М-м.

— Наверное, я не позволял себе надеяться.

­— О…

— И все это стало рутиной. Жизнь, которая казалась такой тяжелой... стала комфортной.

— М-м...

— И после всего этого, теперь...

Он подбирал слова, искал свои чувства, и это привело его сюда.

— Почему сейчас?

Он нашел источник обиды.

То, что его матери стало лучше, должно было стать хорошим событием.

Рациональный ум Сакуты упрекал его за это.

Но выздоровление матери разрушало жизнь, которую он строил два года.

Жизнь, которая поначалу была очень запутанной и странной, но теперь стала обычной, повседневной. И его сердце боролось с любыми переменами, которые угрожали новому образу жизни.

Может быть, они снова смогут жить все вместе, как нормальная счастливая семья, и эта мысль потрясла его.

Часть его хваталась за голову. Что с ним было не так? Почему он не мог просто принять, что это хорошие новости?

Эти чувства застряли у него в горле, и он не мог найти нужных слов.

— Сакута, так и должно быть.

Нежный голос Май заполнил тишину.

Ее руки обхватили его.

— Как это?

Смысл ее слов ускользал от него.

Его чувства были неправильными. Он не должен был забывать свою мать и жить дальше. Он хотел быть хорошим, а это было нехорошо с его стороны.

— Тебе больше не нужно, чтобы родители убирали, готовили и стирали за тебя.

— ...

— Ты сам просыпаешься, ходишь в школу и трудишься, чтобы заработать свои собственные деньги.

— А как же?..

Это была его жизнь. Была в течение двух лет. Он пожертвовал матерью ради этого...

— Знаешь, как это называется, Сакута?

— ...

Он покачал головой, совершенно потерянный.

— Это называется взросление.

Май посмотрела на него и улыбнулась. Как будто она праздновала его шаг в зрелость. Искренняя приятная улыбка.

И ее чувства, ее слова наполнили его душу. Они погрузились глубоко, глубоко внутрь него и согрели замерзшее ядро. Тепло неуклонно излучалось наружу, пока его эмоции не взорвались.

Не успел он опомниться, как расплакался. Слезы хлынули и полились по щекам, не прекращаясь.

Он всхлипывал как маленький ребенок. Когда он закашлялся, Май похлопала его по спине. Она притянула его поближе к груди.

Здесь он был в безопасности. Сакута наконец-то почувствовал себя достаточно защищенным, чтобы выплакать все. Как слезы ребенка смывают все плохое.

---

Часть 3

---

Утром будильник не зазвонил. Но когда наступило обычное время пробуждения, его тело почувствовало приближение утра и все равно проснулось.

Он неохотно открыл глаза.

— ...

Он дважды моргнул, но ничего не смог сказать.

Его голова была повернута в сторону. И лицо Май было прямо перед ним.

Она лежала рядом и смотрела на него. На той же кровати, под одним одеялом.

Она была где-то между десятью и двадцатью сантиметрами от него. Он чувствовал ее дыхание и мог сосчитать ресницы.

Увидев выражение удивления на его лице, Май сказала:

— Смотрите, кто проснулся.

— Э-э, уже утро? — Он приподнял одеяло, чтобы проверить состояние их одежды.

— Что ты делаешь? — спросила она озадаченно.

— Хочу убедиться, что ты оставила меня в приличном виде.

Он вспомнил, как сидел в постели и разговаривал с ней. Как она держала его за руку, когда его эмоции выплескивались наружу. Она принимала все это с улыбкой, кивком и добрым взглядом.

Наверное, он устал и задремал.

Сакута не помнил, как заснул.

Он хотел убедиться, что не забыл, как поднимался по лестнице во взрослую жизнь.

— Я бы никогда.

— Да?

— Я даже не поцеловала тебя!

Это было так очаровательно. А то, как она не могла смотреть ему в глаза, говоря это? Еще более мило.

Он пытался притормозить. Но после такой фразы разум больше не мог его сдерживать. Сопротивление было бесполезно.

— Маииий!

Его руки потянулись к ней и обхватили за талию.

— О-о-о, нет, Сакута! Отпусти!

— Ты слишком милая, Май! Я не могу!

— Пр-прекрати, пока мне не пришлось с тобой поругаться!

Но даже пока она говорила, рука, отталкивающая его, слабела.

— Только в этот раз, — прошептала она.

И ее руки скользнули вокруг его головы, прижимая к своей груди.

— Так я действительно чувствую себя в безопасности, — сказал он.

И еще она хорошо пахла. Но если бы он так сказал, она бы точно оттолкнула его.

— Еще пять секунд.

— Я бы предпочел пять часов.

— Я могу позволить пять минут.

— Надо было сказать пять дней.

— Не смеши.

Они уже не раз так обменивались шуточками, но в этот раз все было по-другому. Каждый из них говорил немного дольше, убеждаясь, что правильно расслышал другого, оставляя пространство между репликами.

И наслаждаясь обществом друг друга.

Наслаждаясь этим интимным моментом.

Даже когда шутки стихли, на губах обоих играла улыбка. Это не было молчание.

Сакуте не нуждался в словах, чтобы почувствовать присутствие Май, и он был уверен, что она без слов чувствует его в ответ.

Целую минуту они наслаждались тишиной, затем Май заговорила снова.

— Какие планы на сегодня, Сакута?

Она говорила чуть медленнее, чем обычно.

— Сначала ты, — ответил Сакута, тоже неторопливо.

Он отвечал вопросом на вопрос не от недостатка идей. Проснувшись и обнаружив рядом с собой Май, он решил, что его планы на день уже определены.

Но он еще не был готов озвучить их вслух.

— У меня работа, — сообщила Май, ее настроение заметно упало. Очевидно, она предпочла бы побыть с ним. — Мне нужно вернуться в Яманаси.

Он ожидал этого. Она, вероятно, потянула за множество ниточек, чтобы увидеться с ним.

— Ты сможешь?

— Я еще успеваю.

— Нет, я имею в виду... ты ведь не спала, верно?

На ее лице не было никаких признаков усталости, и не это заставило его спросить. В его состоянии Май не собиралась упускать подобное из виду.

Он просто решил, что она не спала, потому что если бы было наоборот и она заснула, он бы точно не спал всю ночь, присматривая за ней.

— Рёко пришлет за мной машину, так что я смогу вздремнуть в дороге.

— Надо будет потом поблагодарить Ханаву.

Их отношения доставили немало головной боли менеджеру Май. Но она всегда шла навстречу. Они были в большом долгу перед Рёко.

— Так что ты будешь делать, Сакута?

Разговор плавно вернул его к этому. Ее голос был нежным, как теплое объятие. Вытягивая это из него. Не оставляя ему выбора.

— Я собираюсь навестить маму.

— Ты справишься один?

— Я не знаю.

Нет смысла притворяться. Он сказал правду так, как чувствовал.

— И потому что, не знаю, я вроде как чувствую, что это получится?

Он был взвинчен. Но не настолько, чтобы паниковать. Может быть, возможность поговорить с матерью в том потенциальном мире придала ему немного уверенности.

И слова Май прошлой ночью значили многое.

Она развеяла его неуверенность.

Похвалила за то, что он справляется без родителей.

Показала ему, что это хорошо.

Теперь он мог стоять на собственных ногах. Он должен был.

— Так что я просто поеду к маме, — снова повторил он, как будто убеждая себя.

— Хорошо.

Май не пожелала ему удачи. Она не советовала держаться и не пообещала, что у него все получится.

— Я буду ждать.

Она просто доверяла ему.

Ждала хороших новостей.

Это было труднее всего, но Май могла это сделать.

Сделать это для Сакуты.

— И как только все уляжется, обязательно представь меня.

— М-м?

— В конце концов, я должна буду познакомиться с твоей мамой.

— Да, надо будет рассказать ей о свадьбе.

— Слушай, вчера все было по-другому.

— Как по-другому?

— Это не было предложением.

— Оу.

— Я не могу подарить тебе утренний поцелуй, если мы так обнимаемся.

Она заменила кнут на очень соблазнительный пряник. Сакута мгновенно извернулся, чуть отстраняясь от нее. И тут же приблизил лицо, подставляя губы, чтобы получить утренний поцелуй, но она оттолкнула его.

— Ммф!

Он обиженно шмыгнул носом, издав странный звук.

Май перевалилась через него, вставая с кровати.

— Что случилось с поцелуем, Май?! — завопил он, садясь.

Она пригладила волосы.

— Сначала почисти зубы.

И с этими словами она вышла из комнаты. Он услышал, как она направилась в ванную. Вероятно, чтобы посмотреть на себя в зеркало, желая выглядеть для него как можно лучше… Эта мысль вызвала улыбку на его губах.

Одно только присутствие Май делало утро намного веселее.

Один ее голос поднимал настроение.

Даже если она немного дразнила, это заставляло его ухмыляться и любить ее все утро.

Просто быть рядом с Май делало его счастливым.

Но это было еще не все.

Рио и Юма придавали ему сил.

Томоэ и Нодока заставляли его смеяться.

Каэдэ поддерживала его мотивацию.

И чем больше люди получают, тем больше они хотят.

Тепло Май все еще оставалось на кровати, но Сакута все равно поднялся.

Чтобы стоять на своих собственных ногах.

---

Часть 4

---

Чуть позже восьми Рёко Ханава заехала за Май. Сакута проводил ее до двери. Рёко, вероятно, не могла его видеть, так что если бы он последовал за ней вниз по лестнице, это вызвало бы неловкие объяснения.

Он вымыл посуду после завтрака и выстирал кучу белья. Затем переоделся и вышел из дома.

Его поездка со станции Фудзисава с пересадками на нескольких поездах заняла в общей сложности час езды.

За неимением ничего лучшего, время в поезде Сакута провел в раздумьях о том, что сказать маме. В его голове крутились одни и те же мысли.

Издевательства над Каэдэ, как это было тяжело для всех. Потом диссоциативное расстройство и то, что Сакута едва справлялся с собственными проблемами.

Но он все равно нашел способ вмешаться и позаботиться об обеих Каэдэ.

Пытаясь выжить самостоятельно, он иногда обижался на родителей... но теперь он не знал, что и думать.

Но у Сакуты была только одна мама. Его мама. Этот факт не изменился.

И были вещи, над которыми он работал, потому что они жили отдельно. Например, насколько сильно он принимал своих родителей как должное.

Он продолжал обдумывать, стараясь, чтобы слова были как можно более точными и действенными.

Час пролетел незаметно. Он обнаружил, что стоит возле дома для рабочих, где жила мама.

Он поднялся по лестнице, шаг за шагом, наедине с собственным сердцем.

У двери он позвонил в звонок. Кнопка даже не отреагировала на нажатие.

Он достал ключ из кармана и открыл дверь. Он всегда планировал это сделать, так что теперь не было смысла медлить.

Он снял ботинки и вошел в коридор. Когда он заглянул на кухню, то обнаружил там странную тишину. Не было никаких признаков жизни.

В гостиной никого не было. Комната с татами тоже была пуста. Как и последняя спальня.

— Мама? Каэдэ? — позвал он.

На всякий случай он проверил ванную и туалет, но не нашел ни их, ни отца.

— Они куда-то ушли?

Отец, вероятно, был на работе, но он не знал, почему мама или Каэдэ ушли. Мама лишь временно вышла из больницы, а Каэдэ только что окончила среднюю школу. У нее были весенние каникулы.

Сакута вернулся на кухню и нашел на холодильнике календарь.

19 марта было обведено красной ручкой, а под ним была надпись: «Назн. к врачу».

Это как раз сегодня.

Мама должна была пройти обследование. Каэдэ, вероятно, пошла с ней.

На холодильнике висела брошюра о больнице, прикрепленная магнитом. Это было недалеко от станции Син-Йокогама. Станция Токайдо Синкансен сразу за Токио и Синагавой. Отец говорил, что там находится хорошая психиатрическая клиника. Отсюда до нее была одна станция.

Сакута сверился с картой, затем снова надел ботинки и отправился в путь. Он не знал, когда они должны вернуться, и не хотел ждать.

Одна мысль гнала его вперед.

Он хотел прийти к ней.

Он дошел до станции немного быстрее, чем обычно. На самом деле не было причин спешить, но чувства опережали его, словно придавали крылья его ногам.

Сакута знал, что сильно переживает по этому поводу. И напряжение усиливалось по мере того, как он приближался к следующей станции.

Но эти чувства больше не тяготили его. Он сошел с поезда, вышел за ворота и через пять минут увидел впереди больницу. Его шаг оставался ровным.

В здании больницы было восемь этажей, и Сакута прошел прямо через автоматические двери.

Не зная, где находится мама, он сверился с картой этажей на стойке регистрации. Психиатрическое отделение находилось на пятом этаже, поэтому он поднялся туда на лифте.

Это была маленькая кабина, в которой находился только он, и лифт больше нигде не останавливался.

Двери открылись, и он вышел в тихий коридор; не раздавалось почти никаких звуков. Пол был покрыт ковром, смягчавшим шаги.

Он посмотрел направо и налево.

Коридор был длиной около тридцати метров, вдоль него тянулись одинаковые двери. На них были номера, но без имен пациентов.

Возможно, это признак современности — политика конфиденциальности и тому подобное. А может быть, именно так и было задумано в этом отделении.

Он не знал, где мама.

Но Сакуте не нужно было беспокоиться.

Все равно меня никто не видит, так что я просто похожу от двери к двери.

Не было смысла думать о приличиях.

Он решил начать с двери в конце коридора, но не успел это сделать, как дверь через три палаты открылась.

— Я позвоню папе и скажу ему, что сообщил доктор, — сказала Каэдэ, выходя из палаты.

Она не увидела Сакуту, а просто повернулась и направилась к лифту. За три метра до него она повернула направо и вошла в комнату отдыха. Сакута по пути заглянул туда и увидел телефон-автомат, так что, скорее всего, она собиралась позвонить отсюда отцу.

Каэдэ дала ему знать, куда идти.

У каждого должна быть сестра.

Послав ей молчаливую благодарность, Сакута отправился в комнату мамы.

Подойдя, он глубоко вздохнул, чувствуя, как нарастает напряжение. Во рту пересохло, ноги дрожали.

Но он мягко приоткрыл дверь, чтобы та не скрипнула.

Сакута шагнул внутрь и закрыл ее за собой, стараясь не издать ни звука.

Вероятно, мама все равно не могла его видеть и не услышала бы, если бы он зашумел. Может быть, ему и не нужно было беспокоиться. Но это казалось естественным жестом. Как будто тело просто знало, что именно так нужно вести себя в больнице.

Это была отдельная палата. Односпальная кровать с небольшим пространством вокруг нее.

Свет проникал через окно, поэтому не было ощущения замкнутости. В ней не было той чрезмерной стерильности, которая ассоциировалась с больничными палатами.

У мамы здесь было не так много вещей, но это было типично для нее.

В комнате было тепло его мамы.

Она сидела на краю кровати, спустив ноги на пол.

Она выглядела немного уставшей.

— Слишком много волнений, — прошептала она.

Вероятно, она говорила о визите Каэдэ. И это не звучало как сожаление. Этот тон был привычно заботливым.

— Ах, да, — сказала она, потянувшись к столу. На нем лежала сумка, и она достала из нее блокнот.

К кровати был прикреплен столик для еды, и она открыла на нем блокнот. Записывая слова, она зачитывала их вслух.

Он продумал, что хотел сказать по дороге сюда.

Выбрал лучшие обороты речи.

Прокручивал их в уме снова и снова, чтобы ничего не испортить.

Но теперь она была здесь, перед ним, и все его речи исчезли.

Слова, которые появились вместо них, прозвучали естественно.

— Мама, ты так много трудилась.

Два года в этой крошечной комнате.

Все это время она боролась одна.

Сказав это вслух, Сакута почувствовал, как внутри нарастает одно большое чувство. Эмоция, приправленная теплом. От этого чувства у него стало покалывать в глазах и в носу.

Просто прошептав эту простую фразу, он почувствовал, как задрожал голос, в нем уже слышались слезы.

Когда он закончил говорить, на пол упала большая слеза. Слезы катились из его глаз и капали на ковровое покрытие больницы. Только эти точки приобрели более темный оттенок.

— Ты столько боролась.

Он знал это. Это было что-то...

Он знал, не задумываясь.

Ее борьба была реальной. От нее невозможно было убежать, и мамино сердце рухнуло под этой тяжестью.

Но Сакута боролся слишком сильно, чтобы понять это. Даже несмотря на то что — возможно, потому что, — они были семьей, эмоции так терзали.

Упустить что-то столь очевидное.

Он только сейчас понял это.

Он провел два года, стараясь не думать о ней, но этого было недостаточно, чтобы она перестала быть его мамой, и уж точно недостаточно, чтобы воспоминания о том времени, когда они жили вместе, исчезли.

Дело было не в логике.

Оправдываться было абсурдно.

Инстинктивная реакция тела говорила ему об этом.

Маме было лучше. Она прошла через это и излечилась, и это радовало его. Он наконец-то понял.

И это было все, что от него требовалось.

Все остальное не имело значения.

Они были семьей.

И это было то, что он действительно хотел ей сказать.

— Спасибо, мама, — сказал он.

За то, что держишься.

За то, что выздоровела.

За то, что ты моя мама.

За то, что родила меня.

За то, что воспитала меня.

— Спасибо.

Все, что он два года сдерживал в себе, выплеснулось наружу. Слезы были повсюду.

Он продолжал вытирать их и сморкаться, но, похоже, прекратится это не скоро. Не было заметно, что слезы скоро высохнут. И не было конца ощущению, что они семья.

Время от времени могли быть размолвки, но семья никуда не девалась. Она всегда есть и всегда будет, и поэтому ты никогда не замечаешь, насколько она важна.

Два года разлуки с ней дали о себе знать. Насколько сильно он принимал ее бытие как должное.

Урок, который преподала ему девочка из сна, был применим и здесь — он просто не осознавал этого. Но получать удовольствие от маленьких радостей — вот что такое настоящее счастье.

У него больше не было матери, на которую он мог бы положиться. Ему пришлось выбросить ее из головы и жить дальше. Но Сакута не переставал радоваться тому, что ей становится лучше.

В нем все еще жили подобные чувства к ней.

Жар его слез угасал.

Его мама никогда не видела, чтобы он плакал.

Она по-прежнему не воспринимала его.

И он думал, что это нормально.

Он всегда мог вернуться.

Продолжать приходить, пока она не заметит его.

Сакута больше не был потерян. Больше не боялся.

Он придет десять раз, сто, тысячу, пока не настанет день.

Так что сейчас...

— Я приду еще, мама, — сказал он и отвернулся от кровати.

Он потянулся к двери, чтобы уйти.

И когда он это сделал, ему показалось, что он услышал свое имя.

Сознание играло с ним. Давало ему то, что он хотел услышать. Так и должно быть.

Но он должен повернуться и посмотреть.

Его тело двинулось раньше, чем его сознание.

— Мама?.. — позвал он дрожащим голосом.

Она смотрела в его сторону. Ее глаза нашли его.

— Ты пришел навестить меня, — сказала она, выдавив слабую улыбку. Как будто она чувствовала себя виноватой.

И он не хотел, чтобы она так выглядела, поэтому просто сказал:

— Да.

И заставил себя улыбнуться.

— Не пошел в школу?

— У нас что-то вроде весенних каникул.

Его лицо было залито слезами, и он вытер их рукавом.

— Не надо прогуливать.

— Да, конечно.

— Но я рада.

— М-м?

— Мы слишком давно не виделись.

— Мама...

Сакута сделал шаг от двери обратно в комнату.

Когда он подошел к кровати, мать взяла его за руки. Руки, которые казались такими большими, когда он был маленьким. Но теперь его руки были больше, чем ее. Он не держал ее руки со времен начальной школы и никогда не осознавал этого. Он всегда считал, что они все еще большие. Что она была больше его. Какое-то время он был выше ее, но всегда хотел, чтобы она присматривала за ним.

И это было неправильно. Он одновременно был человеком, на которого можно положиться.

Как сказала Май, теперь он был намного взрослее.

И это был один из способов быть мамой и сыном. Быть семьей.

— Спасибо, Сакута.

— Я буду рад навестить тебя в любое время.

— Спасибо за Каэдэ.

— ...

Он хотел кивнуть. Но не мог. Если бы он сделал что-нибудь прямо сейчас, то снова устроил бы водопад.

— Я рада, что ты ее брат.

— ...

Его глаза горели.

— Мне жаль, что мы взвалили все это на тебя.

— ...

Пытаясь справиться с эмоциями, он потряс головой.

— Я люблю тебя, Сакута.

Но когда он услышал это, сопротивляться было невозможно.

Он знал, что она чувствует.

Он просто чувствовал, что больше не может доверять этому. Потому что ее долго не было рядом с ним.

И все эти запутанные чувства растаяли в жаре его слез.

Сквозь затуманенный взгляд он видел, что она тоже плачет.

— М-м... м-м... — повторяла она снова и снова.

Сакута знал, что она имела в виду. Потому что они были семьей.

Они все еще плакали, когда Каэдэ вернулась. Она, вероятно, понятия не имела, что здесь делает Сакута. Но прежде чем он осознал это, она плакала вместе с ними. И совместные слезы сегодня снова сделали их семьей.