Гарри Поттер:Любовь к Магии Глава 406

Глава 47

  Одним из потенциальных событий ближайшего будущего, волновавших Гарри, было очередное нападение на Спеллхейвен, пока они ещё восстанавливаются. Именно так он поступил бы на месте Волдеморта: продолжал бы долбить и не давал врагу передышки.

  

  К его огромному облегчению, Волдеморт в этом отношении, похоже, больше походил на Дамблдора, предпочитая отступить и дать всему уладиться, прежде чем предпринимать новый решительный шаг.

  

  Но Гарри всё равно оставался напряжённым и настороженным и заставлял защитников острова оставаться такими же напряжёнными и настороженными. Он также приглашал различных политиков и их охрану на Спеллхейвен для обсуждения всяких вещей, хотя они его и раздражали. Зато в случае нового нападения Волдеморта, те станут хорошим мясным щитом.

  

  Когда без нападений прошла целая неделя, Гарри немного расслабился.

  

  И тогда он пробрался на немецкий военный склад, подчинил Империусом одного из солдат, отвечавшего за инвентарь, сделал его своим проводником, а затем забрал несколько тяжёлых пулемётов, инструкции к ним и несколько ящиков с патронами, стёр солдату память и вернулся в Спеллхейвен с награбленным добром.

  

  Гарри прекрасно понимал, что поступил не очень красиво, но красивого способа заполучить такое вооружение у него не имелось, да и ему из-за этого перетруждаться не хотелось.

  

  Через несколько дней в Спеллхейвене появилось несколько спрятанных под множеством заклинаний пулемётных гнёзд. Оставшиеся члены Войска Ворона с некоторым сомнением отнеслись к использованию обычного оружия, но по настоянию Гарри всё же научились им пользоваться.

  

  Для защиты от него, к сожалению, достаточно будет простого заклинания щита, но прикрываясь таким щитом, люди не смогут атаковать.

  

  Через несколько дней после этого на территории их шато появилась таинственная башня. Безликая конструкция высотой около десяти метров без видимого входа, увенчанная странным светящимся кристаллом. Несмотря на большое любопытство со стороны людей, Гарри отказался объяснять, что это такое, и даже не намекнул, для чего оно предназначено.

  

  Гарри сообразил, как легко превратить жидкую магию в готовое заклинание, но считал, что эта вещь слишком ценная, чтобы использовать её для подобных целей. Исключение он сделал только для башни, в которую было загружено мощнейшее заклинание, способное одним выстрелом погрузить весь остров в сон. Оно воздействовало на всех жителей острова, и чтобы противостоять ему, требовалась такая сила воли, которой мало кто вообще мог похвастаться, но оно с лёгкостью положило бы конец любым вторжениям.

  

  Идея зарядить его оглушением была отброшена в сторону, поскольку такое мощное оглушение вышло бы столь же смертоносным, сколь и Убийственное Проклятие.

  

  Во время всего этого продолжалось и политическое перекладывание дерьма, пока в конце концов у людей не укрепилось единое общественное мнение. Европейские Министерства Магии получили удар по своему имиджу компетентности, но, поскольку большинство граждан и так считали своё правительство довольно некомпетентным, это не сыграло большой роли. С другой стороны, международная репутация Гарри сместилась на несколько пунктов в сторону «тёмной», хотя ранее она считалась несколько неопределённой. Первоначальная напряжённость спала, но могла вернуться при малейшей провокации.

  

  Затаившись на заднем плане, Бьомолф терпеливо ждал удобного момента для действий. Его паутина, состоящая из осведомлённых и неосведомлённых агентов, была значительно старше современного общества, как магического, так и обычного, и пронизывала его вдоль и поперёк, но сделать так, чтобы что-то случилось он всё же не мог. Форсирование событий привлекало внимание, а внимание вредно сказывается на здоровье вампиров.

  

  После того как Гарри захлопнет свою ловушку, успешную или нет, Бьомолф снова начнёт вмешиваться в дела.

  

  Гарри, разумеется, ничего этого не знал и по-прежнему в основном занимался тем, чтобы навсегда покончить с Волдемортом.

  

***

  

  

  7 августа 2018 года. Хогвартс.

  

  Гарри и Дамблдор выбрались из Омута Памяти, в который было помещено одно из воспоминаний Беллатрисы.

  

  — И впрямь похоже на то, что он превратил Нагайну в крестраж, — задумчиво произнёс Дамблдор.

  

  — А это значит, что он не смог найти меч Гриффиндора или диадему Рейвенкло. Или и то, и другое, — закончил Гарри.

  

  — Учитывая, что ни один из предметов не видели почти тысячу лет, это, конечно, возможно, — признал Дамблдор. — Но что с кубком Хаффлпафф? Ты, кажется, был очень уверен, что Беллатрисе доверили один крестраж?..

  

  Гарри некоторое время обдумывал варианты ответа на подразумеваемый вопрос, прежде чем принять решение:

  

  — Ей доверили Кубок, но я не уверен, что хочу рассказывать, куда она его упрятала.

  

  — И почему же нет? — спросил Дамблдор, недоумевая.

  

  — Потому что там такое место, куда мне пока сложно будет добраться, и я бы не хотел рисковать, если твоя самоуверенная задница вдруг попытается сделать это и всё похерит.

  

  — Гарри, я думал, мы договорились, что будем работать сообща, — неодобрительно заметил Дамблдор.

  

  — А потом нам пришлось отрубить тебе руку, потому что ты хотел всё сделать сам.

  

  — Что ж, да... — Альбус немного помолчал, прежде чем поникнуть. — Очень хорошо, я оставлю это на тебе.

  

  — Хорошо. А теперь зацепки по мечу и диадеме. Есть хоть одна?

  

  Распределяющая шляпа на полке неподалёку сохраняла молчание. Она не была живой и не понимала, насколько важно было найти один из двух этих предметов. Наложенные на неё заклинания позволяли раскрыть меч только «истинному гриффиндорцу», что очень нуждался в оружии для защиты школы.

  

  — Не по мечу...

  

  — Зато есть по диадеме? — нетерпеливо надавил Гарри.

  

  — Об этом мало кто знает, но Серую Даму, призрака башни Рэйвенкло, на самом деле зовут Елена Рэйвенкло, и она дочь Ровены, — наконец-то рассказал Дамблдор. — Но боюсь, что расспрашивать её бесполезно. Она отказывается говорить на эту тему.

  

  Гарри захотелось придушить старика, возможно, его же собственными внутренностями.

  

  — Почему я узнал об этом только сейчас? — процедил он сквозь зубы. Они уже сто лет назад разобрались, что крестражи, скорее всего, являются артефактами Основателей. — Работать сообща, блин. С тобой так пиздецки неприятно иметь дело, что иногда хочется просто зарезать тебя и дело с концом. Неудивительно, что твой брат тебя ненавидит.

  

  Дамблдор вздрогнул от такого подлого удара и попытался скрыть, насколько больно это вышло, надев на себя обычную маску безмятежной мудрости.

  

  — Подтверждение того, чем являются крестражи, не поможет нам их найти, — заметил он.

  

  — Ты этого не знаешь, это лишь предположение.

  

  Альбус не мог отрицать этого, поэтому решил защищаться:

  

  — Это не важно. Как я уже сказал, Серая Дама не будет об этом разговаривать. Ученики веками спрашивали её о диадеме, и всё впустую.

  

  — А я и не ученик.

  

  Видя, что Гарри уже не сдержать, Дамблдор позвал Серую Даму, и через несколько минут она предстала перед ними.

  

  — Вы хотели поговорить со мной, директор? — спросило привидение, в её тоне слышался намёк на любопытство.

  

  — Вообще-то, это я хотел, — вклинился Гарри. — Диадема вашей матери, расскажите мне о ней.

  

  Выражение её лица мгновенно похолодело.

  

  — Боюсь, я не смогу вам помочь, — презрительно сказала она, уже отвернувшись.

  

  — Но Тому Реддлу помочь вы смогли? — с обвинением спросил Гарри.

  

  Призрак застыл на месте.

  

  — Помогли ведь, не так ли? — продолжал Гарри, не пытаясь сохранить тон мягким. — Каким-то образом он убедил вас рассказать о ней. Мне говорили, несмотря на то, что сейчас он всего в шаге от превращения в полного психа, но раньше, будучи в моём возрасте, Реддл был очень обаятельным.

  

  — Я… Я не знала… он так… льстил мне… и даже… понимал… сочувствовал, — сказала она, запинаясь, и её холодное самообладание дало трещину.

  

  Альбус закрыл глаза, вспомнив, каким сладкоречивым был Том Реддл.

  

  — Теперь вы расскажете мне о ней? — надавил Гарри.

  

  Серая Дама взяла себя в руки. 

  

  — Что вы хотите с ней сделать?

  

  — Уничтожить её.

  

  — Уничтожить? — вздрогнула Елена. — Диадему моей матери?

  

  — Она была осквернена тёмной магией, — мягко проронил Альбус. — И её уничтожение — ключ к победе над Волдемортом.

  

  Давно почившая женщина задумчиво замолчала на целую минуту, а затем кивнула и начала рассказывать о том, что случилось с легендарной диадемой: как она украла её у своей матери, потому что хотела стать важнее и умнее её.

  

  Гарри не сильно волновала неуверенность девчонки-идиотки, считавшей, что волшебный предмет искоренит все её надуманные переживания, но он оставил это мнение при себе. Более интересной была та часть, где Том Реддл вытащил диадему из укромного леса в Албании.

  

  — Сомневаюсь, что он бы оставил её там, — подытожил парень и снова повернулся к Серой Даме. — Вы случайно не знаете, что он с ней сделал?

  

  Она покачала головой.

  

  — Нет, после того как он покинул Хогвартс, я её больше ни разу не видела.

  

  Гарри на мгновение нахмурился, досадуя на то, что Дамблдор оказался прав.

  

  — А что насчёт меча Гриффиндора? — даже если тот, скорее всего, не являлся крестражем, немного дотошности не помешает.

  

  — Из всей четвёрки Годрик умер самым последним, — пояснила она. — Что бы он со своим мечом ни сделал, делиться этим знанием он ни с кем не стал.

  

  Распределительная шляпа продолжала хранить молчание.

  

  — Что ж, думаю, это возвращает нас к исходной точке: будем гадать о том, какое место или достаточно значимое событие было у Волдеморта, чтобы отметить его трофеем.

  

  — Единственное, что приходит на ум, это сам Хогвартс, — признал Дамблдор. — Это ознаменовало бы его переход из магловского мира в магический, и у него имелось время спрятать его здесь, когда он пришёл сюда в поисках работы.

  

  — Неужели ему хватило бы наглости спрятать её прямо у тебя под носом? — скептически поинтересовался Гарри, а потом вспомнил, о ком идёт речь. — Глупый вопрос. Конечно, хватило бы.

  

  — Если мы правы в этом предположении, то остаётся лишь вопрос — где? — продолжил Дамблдор, нахмурив брови. — Тайная Комната кажется вариантом логичным, но мы не могли ничего упустить, пока собирали части василиска.

  

  — Классные комнаты тоже отпадают. Это, скорее всего, не только не удовлетворило бы его эго, но и наверняка позволило бы уже обнаружить крестраж, — предположил Гарри.

  

  Дамблдор так и не смог отыскать Выручай-комнату, за исключением одного случая, когда ему срочно понадобилось в туалет. Но о чём не знаешь, о том и не говоришь.

  

  Гарри показали комнату домовые эльфы, но он использовал её только как укромное место для тренировок и иногда для сна. Он ни разу не видел преобразованную форму Комнаты Скрытых Вещей, и даже не представлял себе, что такое место вообще существует. К тому же он страдал тем же легкомысленным высокомерием, которое заставило Волдеморта предположить, что он единственный, кто за множество веков обнаружил эту комнату, если её вообще хоть кто-то когда-либо отыскивал. Необходимый сейчас тычок интуиции так и не последовал.

  

  — Я спрошу домовых эльфов, не видели ли они диадему, — сказал Дамблдор, когда ему стало ясно, что их размышления не принесут никаких результатов. — Они убираются во всём замке, включая потайные комнаты и ходы. Если она здесь, то они наверняка уже её бы нашли.

  

  Гарри кивнул, но уже было понятно, что никто из них не питает на это особых надежд.

  

  На этот раз их подвела формулировка просьбы Дамблдора. Никто из них не предполагал, что внутри замка находится огромная свалка, заполненная вековыми развалинами. Единственная комната в Хогвартсе, которую домовые эльфы не утруждали себя убирать, потому что они использовали её как свалку для всевозможного хлама, оставшегося без владельцев. Они прочесали бы её, если бы их попросили обыскать замок в поисках диадемы, но лишь покачают головой, если бы их спросили, видели ли они эту диадему.

  

  Да и мыслительные процессы домовых эльфов устроены иначе, так что им и в голову не пришло бы там поискать. Их естественным приоритетом оставалась забота о тех, кто находился на их попечении, подразумевая готовку и уборку. Искать что-то они будут только в том случае, если им прикажут это сделать, потому что иначе они не смогут понять, что найти что-то может быть куда важнее, чем вовремя приготовить еду или поддерживать чистоту.

  

  Елена наблюдала за разговором двух волшебников и строила предположения о возможном местонахождении драгоценной диадемы её матери, надеясь, что впервые за долгое время её кто-то отыщет.

  

  Она скрыла своё разочарование, когда стало ясно, что диадему не найдут.

  

  — Если это всё?.. — спросила она, уже собираясь улететь.

  

  — Ну, у меня есть несколько вопросов, не относящихся к делу, если вы готовы на них ответить, — сказал Гарри, уже куда вежливей, чем раньше.

  

  — Каких вопросов? — с любопытством спросила она.

  

  — В основном об Основателях. Например, в наши дни Салазар Слизерин имеет репутацию приверженца чистоты крови, но мне кажется, что здесь совсем ничего не сходится. Во-первых, маги и обычные люди не были тогда так разделены, как сейчас. Подавляющее большинство магических детей, по сегодняшним меркам, были бы полукровками, и чистокровных и маглорождённых среди них имелось лишь малое количество. Вся эта чепуха с чистокровными могла начаться только потому, что Хогвартс стал местом скопления одних лишь волшебников, полностью отрезанных от обычного мира. К тому же Слизерин не смог бы так долго работать в тесном контакте с остальными, если бы его взгляды столь радикально отличались от их взглядов.

  

  Сначала Серая Дама выглядела раздражённой, несомненно, потому что уже не в первый раз кто-то выпытывал у неё информацию об Основателях, но по мере того, как Гарри продолжал говорить, выражение её лица сменилось на любопытное.

  

  — Вы правы, Салазар не испытывал ненависти к маглорождённым, — кивнула она. — Он ненавидел маглов, это правда, но не был одинок в своих чувствах. В те времена все мы их презирали, невежественных, грязных и жестоких грубиянов. Даже сейчас мне трудно представить, что они могли так сильно измениться, если судить по рассказам. Суть разногласий заключалась в том, что Салазар выступал за то, чтобы всех произведённых на свет маглами магических детей забирали у родителей навсегда, как только тех отыщут. Прощать он не умел и жестокостей людей навидался куда больше, чем другие.

  

  — Я бы с ним согласился, — размышлял Гарри. — В те времена Европа утопала в войнах, грязи, невежестве, болезнях и религии, да и остальной мир был не многим лучше. Берёшь у них детей и оставляешь несколько монет, если финансы позволяют. У семьи на один рот меньше, и больше денег, чтобы прокормить оставшихся отпрысков, а дети-волшебники получат возможность развивать свой дар вдали от людей, которые, вероятней всего, убьют их при первом же проявлении случайной магии. Все в выигрыше.

  

  — Салазар приводил примерно такие же доводы. На самом деле вы мне его очень напоминаете, — улыбнулась Елена. — Моя мать тоже согласилась бы с ним из прагматизма, но Годрик и Хельга считали это слишком суровым. В конце концов они согласились поступать так только в тех случаях, где это казалось необходимым. Что случалось довольно часто.

  

  — Почему же он тогда ушёл? — спросил Дамблдор, очарованный этой новой точкой зрения.

  

  — Произошла… перебранка, — осторожно выговорила Серая Дама. — Один из маглорождённых, тех, кого не забрали из семьи, напал на любимую внучку Салазара. Салазар отреагировал… очень жёстко. В отместку он убил мальчика, его друзей и их семьи. Полную историю я так и не узнала, но после этого всё шло уже не так, как раньше. В конце концов Салазар ушёл, чтобы перестать враждовать с другими.

  

  — И это было уместно, — кивнул Гарри.

  

  — Вы говорите с одобрением, — заметила Елена.

  

  — И одобряю. Некоторые вещи нельзя спускать, иначе ты навсегда останешься жертвой.

  

  — Но ответная реакция Слизерина, само собой, была слишком жёсткой? — вставил своё мнение Дамблдор.

  

  — Может да, а может и нет, — безразлично пожал плечами Гарри. — Конечно, звучит как перебор, но я не готов утверждать это, не имея полной информации, которой у нас, вероятно, никогда не будет.