Гарри Поттер: Второй шанс Глава 103

Боггарт в сундуке по-прежнему буйствует, и это дает мне возможность перевести взгляд на него и не смотреть на Ремуса, потому что сейчас мои слова в равной степени относятся к нам обоим. Но оборотень ничего не отвечает, и когда снова смотрю на него, то вижу в его глазах самое настоящее смятение.

– В чем дело? Только не говори, что эта мысль никогда не приходило тебе в голову, потому что… – начинаю я, но Ремус перебивает меня.

– Послушай, Гарри, есть одна вещь… – он будто бы говорит через силу, и на его лице возникает странное, почти болезненное выражение. – Я должен был рассказать тебе уже давно, я… Мы с Дамблдором хотели поговорить с тобой о чем-то важном сегодня вечером, что скажешь?

Сказать, что я сбит с толку, значит не сказать ничего.

– Если у тебя есть, что сказать мне – прекрасно, говори. При чем тут Дамблдор? – Тут у меня возникает неприятное подозрение, и я поспешно уточняю: – Надеюсь, это никак не связано с тем, что произошло в кабинете Снейпа на прошлой неделе?

– Нет, что ты, это тут совершенно ни при чем, – поспешно отвечает Ремус. Слишком поспешно. Я прищуриваю глаза, готовясь задать очередной вопрос, который помог бы мне вывести оборотня на чистую воду, и мы оба вздрагиваем от низкого гонга, разносящегося по замку в знак начала очередного урока.

Дверь классной комнаты со стуком распахивается, впуская студентов, и они один за другим заходят в класс, рассаживаясь по местам, переговариваясь и шумя, приветствуя Ремуса, который кивает им со своей вечной мягкой улыбкой. Они не здороваются со мной, но по какой-то причине уже и не поглядывают настороженно и подозрительно, как раньше. Я успеваю только подумать, что это можно назвать в некотором роде достижением, а в следующую секунду у меня уже не остается почти ни одной связной мысли, потому что среди студентов я вижу Джинни Уизли.

Солнечные лучи пляшут на ее рыжих волосах янтарными всполохами, она садится совсем близко, на первую парту у окна, в окружении подруг, не переставая о чем-то разговаривать с ними ни на минуту, смеясь так беззаботно и легкомысленно, как не смеялась на моей памяти никогда – задорно, чуть откидывая назад голову. Как она могла бы смеяться и в моем прошлом, если бы никогда не видела смерти Билла и Фреда, если бы не находила на своем первом курсе дневник Тома Риддла и не впитывала бы день за днем его мысли, его ядовитые желания, как могла бы смеяться, если бы никогда не отнимала чужую жизнь.

Поэтому я смотрю на Джинни Уизли, здесь и сейчас, и думаю, что мог бы попытаться. На этот раз я мог бы попытаться, даже если она уже не та Джинни, которую я знал, даже если, черт возьми, в этой реальности она изменилась даже сильнее Рона и Гермионы, неважно, в какую сторону, я все равно попытаюсь, потому что слишком многое ей задолжал.

– Боггарты, – говорит тем временем Ремус, – совершенно бессильны против смеха. Нападая, они ищут в вас затаенные страхи, вытаскивают на поверхность ночные кошмары, заставляют увидеть вещи, о которых вам страшно даже подумать, и этом их оружие. Но как только вы обращаете свои страхи в смех, вы становитесь бесстрашными, и боггарт лишается всякой власти над вами. Я хочу, чтобы сейчас вы все подумали о том, чего боитесь и как сделать это смешным, а потом мы с Гарри выпустим боггарта. Будьте осторожны, этого не так просто одолеть! Итак, кто хочет попробовать первым?

Желающих много, хоть пруд пруди. Еще бы, Ремус сам сказал, что это последние из его студентов, еще не видевшие боггарта: должно быть, им уже давным-давно во всех красках рассказали про этих привидений, и теперь всем не терпится попробовать одолеть их. Разгорается ожидаемая перепалка, и Ремус, слегка обескураженный таким поворотом событий, начинает вызывать студентов по списку.

Поначалу все идет как по маслу: Ремус рассказывает, как победить боггарта и называет первое имя, я открываю сундук, и оттуда на четверокурсника Ральфа Беркли выходит, шатаясь и источая зловоние, с лицом, застывшим в предсмертном оскале, живой мертвец. Его лицевые мышцы кое-где прогнили настолько, что сквозь них виднеются желтовато-белые кости и зубы, глаза наполовину вытекли из глазниц, и один только вид чудовища вызывает физическую тошноту. Девчонки визжат, Ральф на секунду в ужасе цепенеет, но почти сразу же направляет на боггарта волшебную палочку и твердо произносит: «Риддикулус!». Ноги зомби подкашиваются, будто бы в них совсем нет костей, он начинает заваливаться на пол, нелепо размахивая руками, и в потоке общего хохота Ремус называет следующее имя. Студенты выходят вперед один за другим, и боггарт успевает принять облик гулля, у которого выпадают зубы и он больше не может никого укусить, затем Грима, который вдруг начинает линять и менять окраску на темно-рыжий, превращаясь во вполне заурядного бродячего пса, даже героя одного из маггловских фильмов ужасов. А потом ему на встречу выходит побледневший от страха Мэттью Рут, и боггарт с хлопком принимает облик оборотня – огромного, с оскаленными белыми клыками и янтарными глазами, горящими яростью и безумием.

На секунду, не больше, всего на секунду, но мне хватает и этого, чтобы заметить, все присутствующие, даже Ремус, переводят взгляд на меня, потому что думают, что привидение запуталось, что оборотень должен был оказаться моим боггартом, а не Рута. И в эту самую секунду оборотень-боггарт бросается прямиком на Мэттью, который стоит на месте, оцепенев, зажав в кулаке волшебную палочку, но, похоже, вовсе не собираясь ею воспользоваться. Студенты отшатываются в стороны, словно забыв, что оборотень – это все лишь боггарт, что над ним положено смеяться, и Ремус, только слегка побледневший, но по-прежнему собранный и решительный, бросается навстречу привидению, готовый взять его на себя.

Вот только черта с два я позволю ему демонстрировать студентам, как боггарт-оборотень трансформируется прямиком в боггарта-луну, думаю я, он должен быть полным безумцем, чтобы сделать подобное, он мог бы разве что еще табличку на себя повесить для полноты картины. А потому вставая между скалящем огромные клыки и издающим низкое рычание привидением и Ремусом, я злюсь, по-настоящему злюсь на Ремуса, потому что так уж вышло, что здесь либо он, либо я.

Этот оборотень, он до ужаса похож на того, что убила Силенси шесть лет назад, отмечаю я, глядя в прищуренные желтые глаза то мгновение, когда мы со зверем оказываемся один на один. Жаль только, что я совершенно не боюсь оборотней.

Раздается хлопок, и боггарт искажается, вытягивается вверх, медленно принимая облик дементора. В классе в мгновение ока становится темно и холодно, так холодно, что у меня мурашки идут по коже. Дыхание с хрипением вырывается из легких дементора, он делает медленный шаг вперед, протягивая ко мне скользкую, покрытую струпьями руку, и в глазах у меня мутнеет от надвигающейся слабости и дурноты, а в ушах нарастают крики многих и многих людей, предсмертные крики, которые я не желаю слышать.

– Нет!

Я падаю на колени, а дементор склоняется надо мной и скидывает капюшон мантии, обнажая черную зияющую воронку, вытягивающую из людей их души.

Это боггарт, всего лишь боггарт, говорю я себе, цепляясь за остатки сознания и отчаянно пытаясь представить его смешным. Вот только одного воображения недостаточно, чтобы справиться с боггартом, тут нужно заклинание, и Ремус словно читает мои мысли, потому что в следующую секунду оказывается прямиком позади меня и негромко произносит: «Риддикулус». Повинуясь моему воображению, страшная непроглядная воронка на лице дементора срастается краями, и он резко выпрямляется, принимаясь беспокойно ощупывать руками собственную голову в поисках рта. Я не знаю, не могу понять в этот момент, смеюсь ли сам, но студенты смеются, и для боггарта это становится уже чересчур – он с хлопком взрывается, растворяясь в воздухе.

Еще секунда – и в помещении восстанавливается нормальная температура, а сквозь окна ровным потоком льется свет солнечного зимнего утра. Руки у меня дрожат и ноги тоже, поэтому поднявшись, я почти сразу же приваливаюсь к учительскому столу, ожидая, пока слабость отступит. Ну же, убеждаю я себя, это был боггарт, всего лишь чертов боггарт, ну что же ты, в самом деле.

Ремус ничего не говоря выходит в подсобку, а студенты обращают на меня полные любопытства взгляды.

– Что это было? – выпаливает Ральф Беркли.

Я не успеваю ответить, потому что Ремус почти сразу же возвращается, и в руках у него плитка шоколада.

– Дементор, мистер Беркли, – коротко говорит он, и по его сухому голосу я не могу понять, что он думает об этом на самом деле. – Это был дементор.

Оборотень молча вкладывает мне в руку кусок шоколада, затем раздает шоколад студентам, оставляя кусочек для себя, и говорит:

– Съешьте, после встречи с дементором советуют есть шоколад, помогает унять слабость.

– Он подействовал и на остальных? – бездумно спрашиваю я, запихивая в рот свой кусок шоколада, в то время как студенты смотрят на неожиданное угощение с заметным недоумением.

– Да, он подействовал на всех, – отвечает оборотень. – Почему это тебя удивляет?

– Не знаю, Ремус, – я пожимаю плечами. – Это же был мой боггарт.

– Тем не менее, в тот момент он физически был дементором. Боггарты, разумеется, не способны полностью повторить магические способности существ, в которых превращаются, именно поэтому они почти никогда не бывают смертоносными, но определенные свойства дементора этот боггарт продемонстрировал вполне отчетливо.

Я киваю в знак того, что понял, и некоторое время мы молча едим шоколад, и Ремус почти не сводит с меня обеспокоенного взгляда.

– Профессор Люпин, а вы расскажете нам про дементоров? – вдруг спрашивает Эмма Пауэлл – красивая девочка с длинными темными косами, которая сидела прямиком рядом с Джинни, когда все только зашли в класс, да и теперь стоящая рядом с ней, из чего я делаю нехитрый вывод, что они подруги.

Ремус оглядывает любопытные лица сгрудившихся вокруг него студентов, готовых ловить каждое слово, вздыхает и говорит:

– Дементоры – одни из самых отвратительных созданий Магического мира. Они процветают там, где царят упадок и отчаяние. Они питаются счастьем, надеждой, верой – словом, самыми светлыми человеческими эмоциями, поэтому в присутствии дементора кажется, что счастье ушло из мира навсегда.