Гарри Поттер: Второй шанс Глава 108

Снейп поднимается со своего места и обходит стол кругом, чтобы оказаться прямо напротив меня, нависая надо мной в своей обычной манере.

– Вы и правда настолько глупы, чтобы притащить сюда, в школу, где учится три сотни несовершеннолетних волшебников, ядовитую змею и позволить ей свободно перемещаться по школе? – говорит он, постепенно повышая голос. – Поттер, вы в своем уме? Вы хотя бы удосужились заглянуть в школьные правила и удостовериться, что в списке допустимых в стенах Хогвартса домашних любимцев не числятся смертельно опасные ядовитые змеи?!

Он уже кричит на меня, брызжа слюной, поэтому мне стоит больших усилий разобрать шелестящий шепот из дальнего конца комнаты:

– Ссссюда, Говорящщщий…

Я обхожу Снейпа по кругу и направляюсь туда, откуда исходит звук – к полкам со всякой мерзостью. На одной из них, между банок с заспиртованной саламандрой и хвостами тритонов, пристроился небольшой террариум с моей Силенси: она лежит на дне стеклянной посудины и смотрит прямиком на меня, чуть приподняв голову. Змея выглядит изнуренной, и причудливые узоры на ее спине не светятся совсем и кажутся потемневшими.

– Что вы с ней сделали? – спрашиваю я, зло глядя на Снейпа.

Я протягиваю руку, чтобы вытащить Силенси наружу, но Снейп направляет на меня свою палочку.

– Еще хоть одно движение, Поттер, и я прокляну вас, – говорит он. – Я вас предупредил. Вы совершенно не в себе.

Он делает несколько шагов в сторону, к камину, по-прежнему направляя волшебную палочку на меня, на ощупь берет пригоршню летучего пороха, кидает его в камин и говорит:

– Кабинет директора. Альбус, я жду вас в своем кабинете. Это срочно.

Проходит всего несколько секунд, прежде чем из камина Снейпа выходит директор, вид у него обеспокоенный.

– Северус, зачем ты… – начинает он, но затем замечает в кабинете меня и осекается. – Гарри здравствуй, мой мальчик. Рад видеть тебя в добром здравии. Но что, позвольте узнать, здесь происходит? – спрашивает директор, окидывая взглядом нас обоих.

– Мистер Поттер, – говорит Снейп, выплевывая мою фамилию, словно ругательство, – пришел ко мне, чтобы забрать свою ручную змею.

– Гарри, не мог бы ты пояснить? – спрашивает Дамблдор, пытливо глядя на меня сквозь свои очки-половинки.

– Профессор, я… – начинаю я, чувствуя себя неуверенно в перекрестии их взглядов, – я сожалею, что отключился в вашем кабинете в четверг. Если бы ни это, ничего этого не произошло бы. Мадам Помфри сказала мне, что моя змея едва не набросилась на вас, но это просто недоразумение, она никому не причинила бы вреда. Эта змея живет у меня давно, уже несколько лет, и за все это время с ней не было никаких проблем. Я хотел бы забрать ее обратно.

– Поттер, как в первую очередь эта змея попала к вам? – резко спрашивает Снейп. Дамблдор ничего не говорит, ожидая моего ответа.

– Я нашел ее в лесу, когда был ребенком, – отвечаю я так честно, как только могу.

– Нелепость, – фыркает Снейп. – Эти змеи не могут водиться в маггловских лесах, они тяготеют ко всему магическому.

– Это был тот же самый лес, где я встретил оборотня, – осторожно отвечаю я, и Дамблдор со Снейпом обмениваются быстрыми взглядами, значение которых я не могу понять.

– Гарри, мальчик мой, – говорит Дамблдор своим размеренным увещевательным тоном, к которому столь часто прибегает при общении со мной, – я понимаю, как дорога тебе эта змея, но и ты в свою очередь должен понимать, что я не могу просто взять и оставить ее у тебя, поскольку она может угрожать безопасности остальных студентов. Я хотел бы на некоторое время взять ее к себе, чтобы изучить и хорошенько все обдумать. Она будет в полном порядке, обещаю тебе. Почему бы тебе пока не вернуться в Больничное крыло к мадам Помфри? Уверен, ты еще не до конца хорошо себя чувствуешь.

Не до конца хорошо – это преуменьшение века. Я чувствую себя последним подонком и мерзавцем, пока бреду по школьным коридорам обратно в Больничное крыло, потому что ничем не помог Силенси, хотя она попала в передрягу по моей вине. Дамблдор сказал, что не причинит змее вреда, но, учитывая обстоятельства, это служит весьма посредственным утешением.

В больничном крыле мадам Помфри провожает меня до кровати с ширмой крайне неодобрительным взглядом, а после того, как я переодеваюсь, вливает в меня сразу два совершенно отвратительных на вкус зелья, очевидно, в отместку за мое поведение. Рон по другую сторону палаты лежит, безучастно пялясь в потолок, и выглядит до смерти скучающим. Мадам Помфри не позволяет ему даже читать, говоря, что после удара бладжером по голове ему нужен полный покой, и Рон явно мается от безделья, но даже крайняя скука не заставляет его снизойти до болтовни со мной.

Я не знаю, чувствует ли Рон себя неуютно, лежа палате со мной один на один в полной тишине, но прежде, чем я успеваю придумать подходящую тему для разговора, мои веки смыкаются, и я проваливаюсь в сон.

Когда я снова просыпаюсь, солнце стоит высоко в небе, заглядывая в окна назойливыми лучами, заливая Больничное крыло ослепляющим светом. Я осторожно прислушиваюсь к своему состоянию и прихожу к выводу, что чувствую себя хорошо – за исключением разве что голода, я совершенно ничего не ел с тех самых пор, как попал сюда. Надев очки и осмотревшись, я обнаруживаю, что кровать, на которой лежал Рон, пуста и аккуратно застелена, зато возле моей собственной кровати теперь стоит кресло, в котором дремлет Ремус, склонив голову к груди и уронив на колени раскрытую книгу. Наверное, оборотень каким-то образом чувствует мой взгляд, потому что почти сразу же просыпается и улыбается мне своей теплой улыбкой.

– Как ты, Гарри, уже лучше? – спрашивает он. – Будь уверен, ты заставил нас с профессором Дамблдором как следует поволноваться, когда потерял сознание прямиком в директорском кабинете.

– Прости, я не хотел доставлять проблем, – бормочу я хриплым после сна голосом, все еще оглядывая больничную палату. – Ремус, ты не видел Рона, с ним все в порядке? Он получил бладжером по голове во время квиддичного матча и был в Больничном крыле вместе со мной. Он уже поправился?

– Да, мадам Помфри сказала, что мистер Уизли здоров и может идти. По правде сказать, Рон ушел отсюда еще вчера. Сегодня воскресенье, Гарри, ты проспал еще почти сутки. Но есть и хорошая новость: Мадам Помфри проверяла твое состояние, пока ты спал, и сказала, что ты тоже можешь покинуть Больничное крыло, когда проснешься, только велела, чтобы ты не забывал пить бодроперцовую настойку еще неделю.

Я киваю в знак того, что все понял, Ремус спрашивает:

– Почему ты спросил про мистера Уизли? Вы с ним нашли общий язык, пока были здесь?

– Нет, мы с Роном по-прежнему не ладим, – говорю я, качая головой. – Просто хотел убедиться, что с ним все хорошо. А что здесь делаешь ты? Мадам Помфри сказала, что у меня обыкновенная простуда, ничего серьезного, не было никакой необходимости дежурить возле моей кровати.

– Просто хотел проведать тебя, – говорит Ремус, пожимая плечами и тепло улыбаясь. – Мистер Лонгботтом тоже заходил, он оставил тебе это, – оборотень кивает на прикроватную тумбочку, на которой лежит целая упаковка шоколадных лягушек, и я против воли фыркаю, потому что за все годы у Дурслей никто никогда не считал нужным заботиться обо мне, когда я болел, тем более какой-то ерундой вроде простуды. И сейчас их забота кажется излишней и неуместной – совершенно неуместной, говорю я самому себе, старательно игнорируя странное теплое чувство в груди. – Я надеялся, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы составить мне компанию за обедом в Большом зале, что скажешь?

Меня не нужно просить дважды, так что я наскоро собираюсь, не желая дожидаться мадам Помфри, с которой станется оставить меня в больничном крыле на всю ночь просто на всякий случай, и мы с Ремусом идем в Большой зал на обед.

Уже сидя за столом вместе с Ремусом и остальными преподавателями, слушая привычный гул, в который сливаются голоса студентов, наблюдая за ними самими – шумными, беспокойными и смеющимися, время от времени беззастенчиво показывающими пальцами на преподавательский стол, шепотом переговариваясь – обо мне или о ком-то из преподавателей, я не могу сказать наверняка – я вдруг понимаю, что наконец-то привык к этому. У меня больше не возникает гнетущего чувства, словно я чужак в Хогвартсе, гость, которого сюда не приглашали, которое мучило меня с самого первого дня, когда в школу приехали студенты. Я наконец-то привык к замку и его обитателям, и сейчас все здесь встало на свои места, насколько это вообще возможно. Осталась только Джинни, мысленно говорю я самому себе, я найду возможность поговорить с ней, найду возможность узнать ее по-настоящему, и тогда я смогу окончательно определить для себя, что к чему здесь, в этой новой версии Хогвартса.

– Как ты умудрился утаить ото всех, что у тебя живет ядовитая волшебная змея? – спрашивает меня вполголоса Ремус будничным тоном, будто бы продолжая ранее начатый разговор, но его вопрос едва не заставляет меня поперхнуться.

– Я ничего не утаивал умышленно, просто никто никогда не спрашивал, а удобного момента для подобной новости все как-то не находилось, – уклончиво отвечаю я, но Ремус одаряет меня таким скептическим взглядом, что я сдаюсь. – Ладно, послушай… Я скрывал ее уже давно от всех, понимаешь? Она была со мной постоянно с тех самых пор, как я нашел ее в лесу, каким-то образом я с самого начала знал, что для меня она не опасна. Но мои родственники не должны были узнать о ней, как и мои друзья, и школьные учителя – никто не должен был знать, что у меня живет змея, иначе от нее избавились бы. Я защищал ее, только и всего, это уже давно вошло у меня в привычку. Показывать ее кому бы то ни было здесь, в Хогвартсе, тоже было рискованно. Ты и сам видишь, что случилось, как только о ней узнали.

– Тебе не приходило в голову, что она могла укусить кого-нибудь или тебя самого?

Я качаю головой:

– Ты не знаешь ее, поэтому так говоришь. Это не просто змея, она очень умная, она будто бы понимает все, что ты ей говоришь, и это одна из причин, по которой я был так уверен, что она никому не причинит вреда, она… – я ловлю взгляд Ремуса, в котором желание понять меня и мою точку зрения сражается с сомнением, вызванным безусловно страхом за безопасность окружающих, и говорю совсем не то, что намеревался сказать с самого начала: – Она спасла мне жизнь, Ремус, так я ее нашел.