Гарри Поттер: Второй шанс Глава 120

Гермиона пожимает плечами, становясь серьезной:

– Как по мне, то даже немного жаль. С тобой получаются отличные уроки.

Я с подозрением смотрю на Гермиону секунду или две, потому что совершенно не ожидал получить подобный комплимент от нее, а затем недоверчиво уточняю:

– Ты говоришь это из вежливости, ведь так? Я там почти ничего не делаю.

– Не скромничай, тебе прекрасно известно, что это не так, – фыркает Гермиона. – Ты подсказываешь, как правильно произносить заклинания и поправляешь тех, кто в чем-то ошибается. И практически всегда можешь дать ответ, если у кого-то возникают вопросы. Вы с профессором Люпином замечательно работаете в команде. Ты можешь не замечать этого, но благодаря тебе даже у Невилла есть прогресс по защите, я уж не говорю о младших курсах. Сказать по правде… – она делает паузу и немного хмурится. – На самом деле, я ни за что бы не подумала, что кто-то может освоить все это на таком уровне за такой короткий срок. Тем более, у тебя даже нет возможности осуществить все эти заклинания на практике…

Гермиона вдруг осекается и бросает на меня виноватый взгляд.

– Прости, мне не следовало этого говорить.

Я качаю головой:

– Не нужно, Гермиона, пожалуйста, не извиняйся. Ты можешь говорить, что я не пользуюсь магией – это меня не совершенно не задевает и не расстраивает, уж поверь. Гораздо хуже, когда все считают, что я серьезно болен. Магия – это только магия. Миллионы людей превосходно обходятся без нее каждый день и чувствуют себя намного счастливее многих из волшебников.

Гермиона некоторое время смотрит на меня, словно обдумывая мои слова, а потом говорит:

– Нет, это не болезнь, конечно же, я знаю. Мои родители – магглы, так что я знаю, какой может быть жизнь без волшебства, что она не хуже. Но, должно быть, это непросто – быть другим здесь, быть не таким, как все. Мне было одиннадцать, когда я попала в Хогвартс впервые, и это оказалось для меня таким шоком, даже несмотря на то, что магия была захватывающей и чудесной. И меня окружали такие же дети-волшебники, как я сама, и многие из них тоже были магглорожденными. Они проходили через то же, что и я, и в какой-то степени нам было проще привыкать к этому, вместе. Я просто хочу сказать, что не могу представить, через что ты проходишь здесь, но это было очень смело с твоей стороны – все же взять и приехать в Хогвартс. И то, что ты делаешь с той же Защитой… Ты доказываешь остальным, что можно многого добиться, даже не обладая магическим даром, это очень похвально и смело с твоей стороны.

Я невесело улыбаюсь и качаю головой:

– Прости, но мне кажется, что ты не совсем правильно меня понимаешь. Я никому ничего не хочу доказывать, это никогда не было моей целью. И я далеко не такой смелый, каким ты меня считаешь. Если честно, я даже не хотел ехать сюда, Гермиона.

Она вскидывает на меня изумленный взгляд:

– Ты действительно не хотел ехать в Хогвартс?

– Я не хотел ехать в Хогвартс, когда мне было одиннадцать, и тем более я не хотел ехать сюда этим летом. Но Дамблдор объяснил мне, что некому взять меня под опеку, так что в некотором роде у меня не было выбора. По большому счету, мне остается лишь мириться с обстоятельствами до своего совершеннолетия, нравится мне это или нет.

Гермиона выглядит более ошеломленной, чем, на мой взгляд, ситуация того заслуживает.

– И профессор Дамблдор счел наилучшим вариантом привести тебя в Хогвартс, даже несмотря на то, что ты этого не хотел? И тебе пришлось бросить все, что ты знал, и уехать сюда? – переспрашивает она.

Я пожимаю плечами:

– На выбор было это или сиротский приют, так что Дамблдор оказал мне услугу.

Гермиона слегка хмурит брови.

– Это странно, если подумать. При чем тут вообще профессор Дамблдор, почему он принимал это решение, в первую очередь?

Хм. Правда в том, что как-то раз Дамблдор попросил Джеймса Поттера об одной услуге, и так уж вышло, что тот погиб, выполняя его просьбу. Поэтому, возможно, директор считает, что в чем-то виноват передо мной и оттого проявляет интерес к моей жизни.

– Дамблдор знал моего отца, – говорю я после некоторых колебаний так, словно это все объясняет, и Гермиона кивает и больше не задает вопросов.

Позднее, уже вечером, в своей комнате, я раздумываю о том, что Дамблдор на самом деле в некотором роде оказал мне услугу. Потому что если бы ни он с его назойливой бескомпромиссностью и стремлением решать все за других, у меня ни за что не хватило бы духу вернуться сюда, чтобы заново узнать людей, которые когда-то были для меня целым миром. И даже несмотря на то, что не все идет гладко, есть моменты, такие моменты, как сегодня с Гермионой, когда я благодарен за то, что все-таки вернулся.

Так что, на самом деле, меньшее, чем я мог бы отплатить директору – это сделать так, чтобы запретные книги из библиотеки не попадали по моей милости студентам, и потому я чувствую себя виноватым, впутываясь в это все сильнее. Но сегодня, после встречи с Гермионой, мне начинает казаться, что может быть, оно того стоит. Может быть, мне в конце концов удастся снова завоевать ее дружбу, так что я не готов пока пожертвовать тем единственным, что позволяет мне видеться с ней, даже если для этого мне приходится вновь и вновь рисковать доверием Альбуса Дамблдора.

*****

Собрание уже закончилось, но Минерва МакГонагалл не собиралась уходить вслед за остальными преподавателями. Вместо этого она прикрыла за ними дверь и повернулась к Дамблдору.

– Альбус, я хочу поговорить с тобой о Гарри.

Директор вздохнул, думая о том, что в последнее время слышал это даже слишком часто. Он мог лишь надеяться, что у гриффиндорского декана были менее шокирующие причины для разговора, чем у Ремуса Люпина, когда тот возник на пороге его кабинета с точно такой же репликой.

– Я слушаю, – сказал он, сомкнув кончики пальцев и выжидающе глядя на профессора МакГонагалл.

Она вздохнула и присела на стул напротив.

– Я думала о рождественских каникулах, Альбус. Это будет первое Рождество Гарри, проведенное не в кругу семьи, и он останется на все каникулы здесь, в Хогвартсе. Я подумала, ему может стать одиноко.

– Многие студенты останутся в замке на все каникулы, так что Гарри не будет скучно, – возразил ей директор. – И, кроме того, он всегда может провести время в обществе Ремуса Люпина. Уверяю тебя, Минерва, тебе не о чем беспокоиться.

Директор мягко ей улыбнулся, но эта улыбка, похоже, не убедила Минерву МакГонагалл в том, что поводов для беспокойства действительно нет.

– А этот бал, Альбус? – спросила она. – Его цель – собрать под сводами Хогвартса друзей наших студентов: учащихся других школ и выпускников, все ждут его с таким нетерпением. Тебе не кажется, что было бы справедливо пригласить сюда кого-то и из друзей Гарри? Я знаю, он не общается ни с кем из маггловского мира после той аварии. Но, возможно, он просто не знает, как объяснить своим друзьям, что с ним произошло. Ты не думал, что мы могли бы помочь ему в этом?

Дамблдор еще раз вздохнул.

– Мне понятно твое беспокойство, поверь, я вполне разделяю его, – заговорил он, тщательно подбирая слова, – но тебе не кажется, что это немного чересчур: приглашать магглов сюда, в Хогвартс, нарушая Статут о Секретности, чтобы Гарри почувствовал себя лучше?

– Тебе не хуже меня известно, что при определенных обстоятельствах мы можем позволить некоторым магглам увидеть наш мир, – возразила ему профессор трансфигурации.

– Почему бы тебе не спросить об этом самого Гарри? – наконец предложил директор с доброжелательной улыбкой.

МакГонагалл поджала губы, но все-таки кивнула ему, прежде чем попрощаться и выйти из кабинета. Дамблдор знал, что теперь ему не было нужды беспокоиться об этом. Потому что у него не было ни малейших сомнений в том, что как только Минерва заведет с Гарри Поттером разговор о его прошлой жизни, то встретит с его стороны лишь холодное отчуждение. Минерва, конечно же, тоже об этом прекрасно знала. С другой стороны, подумал директор, она будет не Минервой МакГонагалл, если не сделает хотя бы одной попытки.

Дамблдор вздохнул, его мысли закономерно потекли дальше в уже слишком знакомом русле. Казалось, всем вокруг в той или иной мере было дело до Гарри Поттера. Сказать по правде, Дамблдор находил этот факт достаточно странным, учитывая, что сам мальчик делал все возможное, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. Но каким-то образом он продолжал преподносить сюрпризы.

Дамблдор невольно вспомнил тот разговор в его кабинете пару недель назад, когда Ремус Люпин наконец-то настоял на том, чтобы открыть Гарри свой секрет.

Следовало отметить, Дамблдор давно уже полагал, что едва ли в мире остались вещи, которые могли бы его удивить. Временами ему даже казалось, что способность удивляться просто притупляется, проходит с возрастом, как и многое другое. К примеру, когда вдруг замечаешь, что мир вокруг уже не радует теми яркими красками, какими радовал в молодости, что весна уже не приносит чувства, что за спиной вырастают крылья, что вокруг становится все меньше и меньше людей, умом и талантами которых ты готов восхищаться, потому что глаз с годами наметывается замечать в людях недостатки. Словом, директор считал, что способность удивляться имеет ту же природу, что и все эти вещи, и что он повидал на этом свете достаточно, чтобы перестать удивляться чему бы то ни было.

Однако Гарри Поттер без каких-либо видимых усилий доказал ему, что это не так. Этот мальчик, едва выживший после нападения оборотня в далеком детстве, получивший шрамы душевные и шрамы телесные, которые едва ли могли зажить когда-нибудь до конца, и не думал держать на оборотней зла. Он говорил о ликантропии, как об обычной болезни, не выказывая к оборотням ни ненависти, ни страха. Дамблдор внутренне восхищался его мужеством, но еще больше он восхищался сообразительностью Гарри, который разгадал эту загадку с легкостью, в то время как студенты Хогвартса – тренированные волшебники и потомственные маги – оставались в неведении.

Впрочем, его сообразительность Дамблдор отметил уже давно. Несмотря на свою неприязнь к магии, мальчик каким-то образом осваивался с ней скорее, чем можно было бы ожидать. Теперь, размышляя об этом по-настоящему, Дамблдор был более склонен согласиться с Северусом Снейпом, нежели списать его невнятные запальчивые обвинения на давнюю школьную вражду с Джеймсом Поттером. Гарри Поттер вызывал какие-то смутные подозрения, и хотя директор не мог бы даже четко сформулировать, в чем именно заключались эти подозрения, он все меньше был настроен их отрицать.