Гарри Поттер: Второй шанс Глава 38

Альбус Дамблдор пребывал в задумчивости. Его глаза, которые обычно лукаво мерцали, сейчас померкли, а залегшие в этот момент на лбу глубокие морщины не оставляли ни малейших сомнений в его истинном возрасте. В этот день, впервые за десять долгих лет, у него зародилось страшное подозрение, что, возможно, он совершил ошибку. Все его мысли сейчас были поглощены одним человеком. А точнее, совсем еще мальчиком. Этого мальчика звали Гарри Поттер, и Альбус Дамблдор мог назвать его кем угодно, но уж точно не ребенком. Он просто-напросто терялся в догадках. Что могло сделать мальчика таким? Что изгнало из его зеленых глаз искорки жизни, поселив на их дне боль и тоску? Что заставило его улыбку стать такой горькой, такой редкой на этом юном лице в столь раннем возрасте?

Возможно, Альбус не признался бы в этом никому на свете, но с самим собой этот человек уже давно привык быть откровенным. И – да – когда он впервые увидел Гарри Поттера, он испугался. И испугался он не какой-то неизведанной опасности, которая, возможно, может исходить от мальчика. Он испугался той невероятной, неправильной пустоты, что царила в его глазах. Где, как, почему, во имя Мерлина, это произошло? И как он, Альбус Дамблдор, позволил допустить такое?

Старый волшебник залез в один из бесконечных ящиков своего письменного стола и достал оттуда старые четки. Они всегда помогали ему сосредоточиться. Фоукс издал короткую подбадривающую трель, и директор рассеянно ему улыбнулся. Феникс редко видел своего хозяина столь обеспокоенным. Директор же перебирал четки и напряженно размышлял. Ему надо по порядку вспомнить все события, происшедшие в доме Дурслей. Разумеется, он поместит свои воспоминания об этом дне в Омут Памяти, чтобы более тщательно их рассмотреть, но это будет позже. А сейчас ему просто надо в подробностях проанализировать прошедший день…

Пожалуй, когда он шел к Дурслям, то ожидал увидеть совсем другое. Естественно, мальчику пришло письмо с приглашением из Хогвартса, но Дамблдору это показалось недостаточным. Время от времени его все еще терзало чувство вины за смерть Джеймса Поттера. Ведь, фактически, именно он вынудил Джеймса принять участие в той губительной операции. Само собой, за долгие десять лет на него навалилось множество других дел. Никаких громких событий в Магическом мире не происходило, но, тем не менее, многочисленные нововведения в законодательстве, вроде нового закона об оборотнях, Темных магах, расширение списка темномагических артефактов и прочие подобные вещи требовали его неусыпного внимания. Он, как глава Визенгамота и сильнейший волшебник современности (негласно, разумеется, но суть дела от этой поправки не менялась), принимал участие практически во всех сферах жизни магического общества. Пожалуй, он толком и не заметил, как пронеслось целых десять лет. И в самом деле, что такое десятилетие для волшебника его возраста?

Но тем сильнее на него навалилось чувство вины, когда, в очередной раз просматривая магически составленный список предполагаемых учеников Хогвартса, он наткнулся на имя Гарри Поттера. Именно тогда он решил навестить мальчика. Ведь он собственноручно отдал его в семью магглов, значит, будет лучше, если он сам и расскажет мальчику подробнее о Магическом мире. Наверняка того, что его родственники узнали из подложенного в одеяльце младенцу письма, а затем рассказали Гарри, для него недостаточно. Возможно, будет даже лучше, если он собственноручно отведет сына Джеймса Поттера в Косой Переулок и поможет ему освоиться среди волшебников. С подобными мыслями директор школы Чародейства и Волшебства Хогвартс и отправился на Тисовую улицу. Он был просто уверен, что мальчику превосходно живется у своих дяди и тети. Недаром же он отдал его к родным людям, а не к кому-то постороннему человеку, пусть бы даже и магу, который неизвестно как относился бы к чужому ребенку. Старый волшебник никак не ожидал увидеть там то, что увидел.

Итак, Альбус Дамблдор шел по Тисовой улице, жизнерадостно насвистывая себе под нос какую-то песенку и разглядывая тесно прижатые друг к другу одинаковые домики, утопающие в зелени сиреневых кустов. В узких дворах домов бегали и смеялись дети, мальчишки гоняли друг с другом на перегонки на велосипедах, девочки прыгали в скакалку, считая, кто сколько напрыгает… В общем, жизнь на Тисовой била ключом. Благодаря простенькому отвлекающему взгляд заклинанию никто не шарахался от чудного старика в мантии насыщенного лилового цвета. Время от времени Дамблдор заглядывал в лица смеющихся мальчишек, гадая, может ли кто-нибудь из них оказаться Гарри Поттером. Конечно, он не имел ни малейшего понятия о том, как сейчас выглядит Гарри. Но стоило ему об этом задуматься, как перед его мысленным взором всплывало радостное лицо юного Джеймса Поттера, такого, каким он был в одиннадцать лет. Вечно растрепанные волосы, озорная улыбка на губах, в карих глазах пляшут чертенята… Стоп, ну конечно, у Гарри, его сына, должны быть зеленые глаза. Цвет глаз достался ему от Лили, и он неизменно приводил всех взрослых в восторг, когда Гарри был совсем еще малышом. Но они непременно должны светиться той же радостью, той же безудержной веселостью, которой сияли в свое время глаза Джеймса.

Когда Альбус постучался в дверь дома под номером четыре, ему открыл светловолосый упитанный мальчик. Он окинул директора недовольным взглядом, словно спрашивая, зачем он вообще пришел. Откуда-то из глубины дома раздавался громкий звук работающего теве… теле… в общем, той штуки, в которую обычно смотрят магглы, чтобы развлечься. Мальчик то и дело кидал страдальческие взгляды в сторону той комнаты, из которой исходил шум, и всем своим видом выражал желание немедленно отправиться туда. Альбус почти мгновенно понял, что этот мальчик не может оказаться Гарри. Он помнил, что у Гарри были темные волосы, как у Джеймса. Вероятно, этот ребенок – сын Петуньи и Вернона Дурслей.

– Вы что-то хотели? – нетерпеливый вопрос мальчика вывел директора из задумчивости.

– Ах, да, – спохватился он. – Меня зовут Альбус Дамблдор, и я хотел бы поговорить с твоими родителями и кузеном.

– Мам, пап, идите сюда! – что есть мочи завопил сын Дурслей, тут же убегая в другую комнату.

Дамблдор расценил это как приглашение войти и закрыл за собой дверь. Когда в дверном проеме появилась чета Дурслей, директор доброжелательно им улыбнулся. Однако это привело к реакции, весьма странной даже для магглов. Оба Дурсля просто-напросто застыли в дверном проеме, глядя на него полными ужаса глазами.

– В-вы один из них? – наконец спросил Вернон Дурсль заикающимся от страха голосом.

– Если бы вы уточнили, кого подразумеваете под этим местоимением, то я с радостью ответил бы на ваш вопрос, – любезно сообщил Дамблдор. – Но, пожалуй, мне и правда следует представиться. Меня зовут Альбус Дамблдор, и я являюсь директором школы Чародейства и Волшебства Хогвартс.

Вернон Дурсль издал какой-то странный звук, словно подавился и задохнулся одновременно, и начал стремительно приобретать насыщенный пунцовый оттенок. Петунья же, напротив, смертельно побелела. Поняв, что каких-либо вразумительных действий от этих людей он по непонятным для себя причинам не дождется, Дамблдор применил к ним легглименцию. К сожалению, мистер Дурсль был настолько шокирован, разозлен и напуган, что из этой мешанины эмоций было просто невозможно выделить связные мысли. А вот Петунья Дурсль испытывала весьма отчетливое чувство вины и тоже боялась. Альбус был окончательно и бесповоротно сбит с толку.

– Наверное, вы хотите забрать мальчика в эту вашу ш-школу? – запинаясь, спросила Петунья Дурсль.

– Для начала я хотел бы пообщаться с Гарри, – мягко сказал директор.

– Не думаю, что ему следует с вами разговаривать. Мальчик с самого утра немного неважно себя чувствует, его лучше не беспокоить, – дрожащим голосом сказала Петунья. Дамблдору в который раз неприятно резануло слух то, что эти люди по каким-то причинам не называют своего племянника по имени, но он от этого отмахнулся.

– Уверяю вас, я не сильно его побеспокою, – сказал директор, благожелательно улыбаясь.

– Я не позволю проклятому мальчишке общаться с чудаками вроде вас! – неожиданно взорвался мистер Дурсль. – Не смейте к нему приближаться! Он никуда не поедет, это уже решено, слышите?! Я пообещал выбить из него всю дурь, и будь я проклят, если не сделаю этого!

Эта вспышка стала для Дамблдора настоящим шоком. Зато завеса над тайной странного поведения Дурслей стала несколько приподниматься. Эти магглы по каким-то причинам ненавидят магию. Кто бы мог подумать!

– Прошу прощения, но я все же настаиваю на разговоре с вашим племянником, – твердо сказал директор.

Однако прошло еще немало времени, прежде чем Дурсли наконец сдались и повели Дамблдора на второй этаж. По дороге Вернон Дурсль отогнал от двери подслушивающего их разговор сына, приказав ему взять из холодильника еще сэндвичей и смотреть свои передачи. Еще он зачем-то взял с комода в прихожей большую связку ключей. Дамблдор поднимался за Верноном Дурслем по лестнице, а Петунья семенила следом за ними со странно испуганным и виноватым видом.

Когда Дамблдор увидел комнату, в которой жил Гарри, странное поведение четы Дурслей разъяснилось. Дверь в комнату была заперта на множество замков, а внизу зачем-то была вырезана кошачья дверца. Для еды, как понял Дамблдор, когда оказался внутри. По сравнению с остальным домом, убранство комнаты Гарри поражало своей невзрачностью. Почти все вещи здесь были поломаны и их давно следовало выбросить на помойку, а немногочисленная мебель выглядела так, словно готова развалиться на части.

Дурсли не любили своего племянника. Как только эта страшная мысль предстала перед старым волшебником во всей своей полноте, он почувствовал головокружение. Он не мог представить, что настолько ошибался, когда выбирал для сироты Гарри семью. И ему страшно было даже думать о том, что мальчик существовал в таких нечеловеческих условиях десять долгих лет только по его, Дамблдора, вине.

Но еще больший ужас он испытал, когда столкнулся с Гарри взглядом. В глазах ребенка он не увидел ничего, кроме горечи и пустоты. И то, как недоверчиво мальчик разговаривал с ним, и то, что к своим неполным одиннадцати годам он уже разучился верить в чудеса – все это заставляло Дамблдора испытывать все большее и большее чувство вины. Но самое главное – он не мог понять, каким образом этим проклятым магглам удалось отобрать у Гарри его магию. Вернон Дурсль кричал что-то о том, чтобы «выбить дурь» из своего племянника. Дамблдор недоумевал, что могли сделать магглы с волшебником, чтобы он отказался от своих сил.

Итог разговора с Гарри оказался ужасен: тот оттолкнул предложение помощи от директора. Дамблдор мог бы забрать Гарри от магглов и без его согласия. Даже Министерство поддержало бы его – условия, в которых жил юный Поттер, были совершенно неприемлемы. Но его останавливали последние брошенные мальчиком слова. «Вы уже вмешались в мою жизнь однажды, ведь так? И что из этого вышло?» Эти слова ранили, они были жестоки. Но Гарри всего лишь ребенок, он не понимал, какой эффект они возымеют. К тому же, все, сказанное им, было совершенно справедливо. Дамблдор с горечью признавал, что не имеет больше прав вмешиваться в жизнь Гарри Поттера.

В результате короткого разговора с Дурслями Петунья была готова провалиться сквозь землю со стыда, а Вернон Дурсль трясся от страха. Дамблдор пообещал им большие неприятности, если они продолжат обращаться со своим племянником подобным образом. Но он с горечью сознавал, что даже если жизнь Гарри несколько улучшится, то в любом случае никакие угрозы мира не способны заставить Дурслей полюбить своего племянника. Сделать это было не под силу даже такому великому волшебнику, как Дамблдор. Однако он пообещал присматривать за Гарри, и он сдержит свое обещание.