Гарри Поттер: Второй шанс Глава 80

– Ах, это просто немыслимо! – колдомедик качает головой и безостановочно причитает, продолжая водить надо мной сияющей белым светом волшебной палочкой. – Уму непостижимо!

Я с беспокойством поглядываю на нее, недоумевая, чем может быть вызвана столь бурная реакция.

– Вот, держи, дорогой. А мне надо переговорить с Альбусом, – с этими словами мадам Помфри вкладывает мне в ладонь какой-то предмет и исчезает в своем кабинете.

Некоторое время я тупо смотрю на захлопнувшуюся дверь, а когда наконец перевожу взгляд на свою ладонь, то не могу удержаться от фырканья: она дала мне шоколадную лягушку. Можно подумать, что я чертов ребенок, разбивший коленку!

Я маюсь от скуки еще где-то минут десять, ожидая возвращения медсестры. Наверное, на кабинет наложены звукоизолирующие чары, так что даже подслушать разговор мадам Помфри с директором не представляется возможным. От безделья я принимаюсь ходить по лазарету, разглядывая громоздящиеся на полках пузырьки с зельями и книги со скучными названиями. «Сто способов применения гноя бубонтера в медицине», «Иглоукалывание как наука», «Шрамы от проклятий: есть ли надежда на исцеление» и тому подобная дребедень. Я уже успеваю отчаяться, когда дверь, наконец, открывается, впуская в палату мадам Помфри, Дамблдора, и, как ни странно, Ремуса, хотя мне доподлинно известно, что по средам у него с утра уроки. Оборотень выглядит непривычно взвинченным и бросает на Дамблдора (ради Мерлина, на Дамблдора!) неприязненные взгляды, а мадам Помфри кажется смущенной, с излишней суетливостью принимаясь перебирать пузырьки с зельями на своем столе. Я против воли напрягаюсь, безуспешно пытаясь избавиться от ощущения, что что-то не в порядке.

– Что? – наконец спрашиваю я. – Почему у вас такие лица, будто вы хотите сообщить, что я смертельно болен?

– Уверяю тебя, мой мальчик, что это не так, – говорит директор. – Поппи сказала, что ты здоров. Просто у нас есть кое-какие догадки насчет происхождения твоих шрамов, и мы хотели бы их проверить. Присядь, пожалуйста.

Я осторожно присаживаюсь на краюшек больничной кровати, не сводя с волшебников тревожного взгляда. Ремус встает сбоку от меня, по-прежнему до ужаса напряженный – разве что воздух вокруг не потрескивает, – а Дамблдор занимает стул напротив, и, задумчиво поглаживая бороду, говорит:

– Видишь ли, Гарри, судя по тому, как выглядят твои шрамы, мне кажется крайне сомнительным, что эти раны тебе нанесло самое обычное лесное животное. Это подтверждает и проверка Поппи: она бы с легкостью смогла устранить их даже спустя столько лет, будь они нанесены животным, не несущим в себе магии, но ситуация гораздо серьезнее. Все говорит о том, что на тебя напало магическое животное, причем раны были нанесены со злым умыслом – а это значит, что атаковавшее тебя существо должно было обладать достаточно развитым интеллектом. Это, а также то, что все, кто видел это существо, предположили в нем волка, навело меня на мысль, что в лесу на тебя напал оборотень.

Краем глаза я вижу, как вздрагивает при последнем слове Ремус.

– Существует очень простой способ проверить это, – продолжает Дамблдор, как ни в чем не бывало. – Дело в том, что все волшебные существа одного вида несут в себе отпечаток одной и той же магической сущности. Сильнее всего она проявляется в крови. Если я прав, тот же отпечаток сохранился и на твоей коже – именно это мешает Поппи залечить шрамы. Сейчас мы собираемся нанести на них особое зелье, приготовленное Северусом, чтобы проверить эту догадку. В его состав входит кровь оборотня, поэтому, если и твои шрамы тоже оставил оборотень, мы это тут же выясним. Ты согласен на этот эксперимент?

Я молча киваю, не в силах противоречить блестящим логическим заключениям директора. Но что-то в ситуации продолжает меня беспокоить. Разумеется, это не страх перед тем, что та история с оборотнем вылезет наружу – в конце концов, это вряд ли уже что-то изменит.

Ремус, понимаю я через секунду. Он выглядит до странности взволнованным, будто ситуация каким-то образом задевает его лично, хотя этого, конечно же, не может быть. На мгновение меня пронзает диковатая мысль: а что, если все оборотни каким-то образом общаются между собой? Я слышал, что-то подобное принято у вампиров. Мог ли Ремус в таком случае беспокоиться за то, что на меня напал один из них? Директор наверняка сказал ему, что тот оборотень был убит. Скорее всего, его тело так никто и не нашел – тот лес казался совсем диким. Может, Ремус когда-то знал его? От этого предположения мне становится не по себе.

Мадам Помфри тем временем достает пузырек с нужным зельем и роняет несколько капель на шрам, начинающийся прямо под ключицей, а затем наклеивает сверху белый четырехугольник пластыря. Некоторое время ничего не происходит, и я слегка расслабляюсь. Но в следующее мгновение по коже прокатывается внезапная боль, словно резанули ножом – от неожиданности я вздрагиваю всем телом. Ощущение длится доли секунды, не больше, и отступает так же мгновенно, как возникло. А затем все начинается. Слишком внезапно, без перерыва на звук и даже на вздох, боль физическая переходит в эмоциональную. Я чувствую это с такой силой, словно сам оказываюсь на месте зверя: охота и запах крови, резкий и настолько близкий, что почти сводит с ума, бешенное желание причинить как можно больше боли, разорвать, уничтожить, и – с того самого мгновения, как все началось, я каким-то образом знал, что испытаю и это тоже, – агония смерти и вызванный ею всепоглощающий ужас. Совсем не так, как умирал когда-то я сам, намного страшнее, потому что оборотень – он хотел жить.

Я не знаю, сколько это длится: минуты, может, часы. А может быть, это что-то совершенно другое, что-то вне времени. Но когда я снова начинаю воспринимать окружающее, то обнаруживаю себя лежащим на полу в больничном крыле, взмокшим насквозь и трясущимся, как в лихорадке. Мадам Помфри вливает мне в рот какое-то отвратительное на вкус зелье, и зрение немного проясняется. При помощи смертельно бледного Ремуса я поднимаюсь с пола, но дрожь в ногах почти сразу же заставляет меня опуститься на кровать. Еще несколько секунд все сохраняют молчание, пока я безуспешно пытаюсь унять лихорадочный стук сердца и совладать с дыханием.

– Что ж, полагаю, мы получили ответ, – наконец говорит директор, демонстрируя мне кусок пластыря, который из белого стал красным. – Это был оборотень, Гарри.

Мадам Помфри согласно кивает:

– То же самое подтверждают и мои обследования. Раны, нанесенные магическими существами – это не шутки, мой дорогой. Боюсь, что я вряд ли смогу чем-нибудь с этим помочь. Может быть, целители из Святого Мунго…

– Все в порядке, мадам Помфри, – сдержанно отвечаю я. – Меня это не беспокоит. Есть ли что-то еще, что я должен знать?

Ремус странно дергается – будто хочет что-то сказать, но передумывает – и отворачивается к окну. Я безуспешно пытаюсь поймать его взгляд до тех пор, пока со мной вновь не заговаривает Дамблдор.

– Вероятно, да, – кивает директор. – Видишь ли, мой мальчик, я долго ломал голову над вопросом о том, как вышло, что ты лишился своей магии. Сперва я относил это на счет твоих родственников, но эта история заставила меня переменить свое мнение. Дело в том, что в какой безнадежной ситуации не оказался бы ребенок-волшебник, его магия всегда стремится защитить его. Возможно – прошу заметить, это всего лишь мои догадки, – во время нападения оборотня именно твоя волшебная сила спасла тебе жизнь, но в результате этого чересчур истощилась, потому что бороться с оборотнем один на один – непосильная задача для большинства взрослых волшебников, я уже не говорю о детях…

Директор еще некоторое время развивает свою мысль, и у меня по крайней мере дважды замирает сердце, когда он подбирается к излишне щекотливым вопросам, поэтому я спешу свести этот неприятный разговор на нет.

– Но в конечном итоге это не так важно, верно? – говорю я. – Причины не имеют такого уж значения, когда ничего уже нельзя изменить.

Директор коротко кивает, и на миг морщины на его лице проступают глубже.

– Мне жаль, что все так вышло, Гарри.

Я пожимаю плечами:

– Не стоит, профессор. Это не ваша вина. И, кроме того, я рад, что остался жив и что никто больше не пострадал. Так что, можно сказать, это история с хорошим концом.

*****

Я все еще испытываю легкую слабость от воздействия зелья, когда иду повидаться с Хагридом. У него как раз начинается очередной урок, но Дамблдор был прав, когда говорил, что надо перестать прятаться. Вероятно, мое положение среди студентов ничуть не улучшится после инцидента за праздничным ужином, но это не повод и дальше скрываться ото всех. Неважно, что Рон не желает меня видеть, неважно, что все, кто был мне когда-то дорог, стали другими и кажутся счастливее без меня – жизнь продолжается.

Да, жизнь продолжается.

Возможно, для того, чтобы понять наконец эту простую вещь, мне не хватало испытать подавляюще безысходного предсмертного ужаса неизвестного оборотня. А может, просто пришло время, потому что два месяца – вполне достаточный срок для того, чтобы смириться. Так или иначе, но когда я принимаю предложение великана присутствовать на очередном уроке УЗМС, я больше не чувствую, что это для меня в тягость.

Опершись на плетень возле опустевших тыквенных грядок, я вдыхаю воздух полной грудью, наслаждаясь ярким солнцем и теплом. Непогода отступила, сдалась на время под яростным напором солнечных лучей. Седые тучи рассеялись, неохотно уступая место по-осеннему блеклому, всему в рваных разводах облаков, небу. Сейчас тепло, гораздо теплее, чем было последние недели, когда замок со всех сторон атаковали дожди и ледяные ветры с гор. Лужи подсохли, а тропинки вокруг замка уже не грозят затянуть ноги незадачливых студентов в ледяную грязь по щиколотку. Хогвартс окунулся в тишину и безветрие, но голые ветви деревьев и оборванные бесконечными ветрами потемневшие листья, в изобилии разбросанные под ногами, слишком отчетливо свидетельствуют о том, что это – лишь короткая передышка перед наступлением настоящих холодов.