Гарри Поттер: Второй шанс Глава 95

Бейн лишь фыркает в ответ. Вместо него голос подает Ронан:

– Людям не дано читать судьбы по звездам, человеческий сын. Есть свои причины, по которым они остаются скрытыми от вас, как и бесчисленное множество других вещей в этом мире. Тебе же, Гарри Поттер, и без того известно гораздо больше допустимого, – он говорит это, и все кентавры вдруг как-то подбираются, словно готовясь к чему-то. – У тебя есть знание о том, как уничтожить целый мир, а мы просто не можем позволить, чтобы этим знанием обладал человек. Тем более кто-то вроде тебя, чьими силами один из миров уже был уничтожен навсегда.

Я обвожу взглядом лица кентавров, ставшие жесткими и суровыми, будто окаменевшими, и в крови вскипает адреналин, который многократно усиливает поднимающаяся злость. Они не имеют никакого права судить меня за то, что я сделал, ведь их самих даже не было там – ни одного из них. Они не имеют и понятия о том, каково это – много лет подряд воевать на самой передовой, бороться и ломаться, чувствуя, как идеалы, бывшие нерушимыми и ясными как день еще так недавно, перестают иметь всякое значение на фоне боли, ярости и смерти, с которыми сталкиваешься каждый день. Надежда, вера, терпимость, справедливость – все это обращается в прах рано или поздно, уступая место чувствам во сто крат более примитивным и во столько же раз более сильным, понятным и живым. Мы все боролись из последних сил – преодолевая боль, отчаяние, горечь и страх. И не было нашей вины в том, что этих сил все-таки не хватило, а плата за слабость оказалось столь велика. Я не для того прошел через ад, со злостью думаю я, чтобы выслушивать подобные обвинения.

Я еще раз оглядываю подобравшихся кентавров, чувствуя, как губы против воли искажаются в злой ухмылке.

– И что вы будете делать? Убьете меня?

Сама мысль кажется мне абсурдной.

– В отличие от двуногих, кентавры все еще слишком высоко ценят жизнь, чтобы своими руками оборвать ее, – мягко произносит Фиренц, впервые за это время подавая голос. – Это еще одна причина, по которой наше племя не откажется от своего мнения о том, что твои знания и силы слишком опасны для этого мира, Гарри Поттер. Ты должен позволить нам провести Ритуал.

– Ритуал? О чем ты говоришь, Фиренц? – спрашиваю я, неприятно пораженный тем, что на этот раз даже он не желает понять меня, присоединяясь к своим непримиримым сородичам. – Кентавры ведь не колдуют.

– Мы владеем магией, что бы ни думали люди, – возражает один из двоих незнакомых мне кентавров. Он светлой масти, с отчетливо проступающими признаками седины в русых вьющихся волосах, и выглядит явно старше своих собратьев. В правой руке русоволосый держит деревянный посох с изогнутым круглым набалдашником, по форме напоминающим панцирь улитки. – Мы способны обращаться к древнейшей и сильнейшей магии, что есть в природе – магии духа. Именно из нее ты черпаешь свои воспоминания и силу, которые никогда не мог бы получить в той развилке времени, в которой живешь сейчас. Мы проведем Ритуал, и наш мир снова будет в безопасности, а твои разрушительные и опасные силы, твоя память и боль останутся навсегда похороненными там, где им и положено быть. Ты не принадлежишь этому миру сейчас, Гарри Поттер. Твой родной мир уничтожен, и никто не может его вернуть. Однако Ритуал позволит сделать тебя частью нашего мира.

Кентавры постепенно наступают, сужая круг, и мой взгляд лихорадочно мечется от одного непреклонного лица к другому.

– Вы спятили, – говорю я, действительно почти уверенный в этом. – Как вы можете считать, что я захочу уничтожить мир? – я фыркаю от нелепости этого предположения, однако кентаврам, судя по всему, оно не кажется таким уж абсурдным, и я торопливо продолжаю: – А что насчет Волдеморта? Вы знаете, что с ним стало, не так ли? Что-то такое, о чем вы не желаете говорить. Думаете, если он каким-то образом возродится вновь, у этого мира будет хоть один шанс выстоять против него без меня?

Но они меня совсем не слушают.

– Да совершится предначертанное, – произносит русоволосый, возводя свой деревянный посох к небу, и все кентавры почтительно отступают на один шаг, освобождая пространство вокруг меня.

В воздухе вскипает, пощипывая кожу, какая-то незнакомая мне магия, сильная и древняя, как сам лес. А в следующее мгновение происходит нечто, чего мне не доводилось видеть никогда прежде: земля под моими ногами вспухает, раздувается, как огромный пузырь, сбрасывая с себя налет перепревшей листвы и грязного снега, и наконец лопается с глухим хлопком. Образовавшиеся слепые провалы со страшным треском расползаются по краям, и вскоре сами корни деревьев поднимаются прямиком из темных расщелин, карабкаются ко мне, словно чьи-то черные, уродливые руки, скорченные в агонии. В каком-то непонятном остолбенении я наблюдаю за тем, как они подбираются все ближе, дергаясь, будто в конвульсиях, оплетают мое тело, обнимают плотнее и плотнее, так, что становится нечем дышать, а стук крови в ушах становится почти нестерпимым.

– Селин, ты говорил, мы не станем его убивать! – с негодованием кричит Фиренц откуда-то сбоку, и голос его звучит так, словно доносится до меня издалека.

Только тогда мне вдруг становится по-настоящему страшно. Я вырываюсь из охватившего все мое существо душного оцепенения и выбрасываю вперед обе руки, преодолевая давление сплетающихся корней, чтобы впервые, наверное, за целую вечность вновь использовать свою магию как оружие.

От мощи сферы с заклинанием, что я удерживаю в руках, становится больно ладоням. Те ожившие корни, что находятся ближе всего к истекающему красноватым мерцанием шару, съеживаются с легким шипением и отдергиваются в сторону, словно испытывают боль. Я поднимаю взгляд выше, туда, где сгрудились тесной кучей кентавры, глядя на меня с недоверием и ужасом, и где-то в глубине моей груди зарождается мрачное ликование.

– Этого не может быть, – шепчет русоволосый Селин, переводя взгляд со своего посоха на меня и обратно. – Не может быть.

– А чего ты ждал? – жестко спрашиваю я, чувствуя холодное удовлетворение от того, что на этот раз им приходится меня выслушивать. – Что я буду покорно стоять здесь и ждать, когда вы убьете меня? Слишком глупо для кентавра.

Заклинание пылает в руках раскаленными углями. Порожденное моим негодованием, злостью и страхом, оно только того и ждет, чтобы сорваться на тех, кто посмел по-настоящему мне угрожать.

Я сталкиваюсь взглядом с бледно-сапфировыми глазами Фиренца, которые кажутся сейчас почти черными от зрачков.

– Что ты будешь делать? Убьешь нас? – негромко спрашивает он, почти в точности повторяя мой собственный вопрос.

Да, я сделаю это, безмолвно отвечает мой внутренний голос, и заклинание у меня в ладонях вспыхивает ярче. Имею право, поскольку тому, что собирались сделать эти кентавры, нет оправдания. Они сами начали все это, посмев обвинять меня в вещах, над которыми я никогда не имел власти, посмев вообразить, что могут забрать мою жизнь ради собственного спокойствия. Они заслуживают наказания, так или иначе.

Слишком долго ожидавшая этого мгновения, магия гудит внутри меня, будто огонь в печи.

Я перевожу взгляд на свои руки – единственную преграду на пути сформировавшегося, уже нацеленного на противника заклинания, затем в последний раз смотрю на застывших в немом ужасе кентавров, закрываю глаза – и использую все оставшиеся у меня силы, чтобы сомкнуть ладони. Я, наверное, кричу, потому что жар заклинания, разрушающегося в моих руках, кажется нестерпимым. Оплетающие мои запястья корни деревьев шипят и съеживаются, опадая на землю седыми хлопьями пепла, и кажется странным, что руки не горят вместе с ними. Магия внутри меня воет, рычит от негодования, бушует, как ураган, она кажется сейчас чем-то чужим, не принадлежащим мне и совершенно неподвластным, но я знаю, что это – лишь плата за то, что я так неожиданно передумал.

Еще несколько секунд после того, как все заканчивается, я остаюсь неподвижным, вспоминая, как дышать, и единственное, что удерживает меня в вертикальном положении – это корни деревьев, по-прежнему плотно оплетающие мои ноги, спину и грудь. Я не смотрю на кентавров, потому что если я сделаю это и пойму по их лицам, что ошибся, и мое решение сохранить им жизни, пусть с риском для самого себя, ничего для них не значит, то все равно ничего не смогу изменить – свой выбор я уже сделал.

– А ну прочь! – вдруг восклицает совсем рядом низкий, басовитый голос, и я силой заставляю себя поднять голову.

В нескольких шагах от меня стоит Хагрид, направляя на кентавров свой арбалет, возле его ног рычит, ощетинившись, Клык, а позади опасливо жмутся друг к другу Киган Малтис и Деннис Криви.

– Да что на вас всех нашло, дементоры вас побери? – рокочет Хагрид, переводя арбалет с одного кентавра на другого. – Вы свои шутки-то шутить прекратите, а то вам, того, мало не покажется!

Хагрид выглядит в этот момент по-настоящему угрожающе, мне даже приходит в голову, что никогда еще на моей памяти его родство с великанами не бросалось в глаза так сильно. Я не знаю, это ли оказывает влияние на кентавров, или после всего случившегося они все-таки меняют свое мнение на мой счет, но они молча, один за другим, скрываются в чаще леса, лишь слышится удаляющийся стук конских копыт. Предпоследним уходит Бейн, презрительно и независимо махнув иссиня-черным хвостом. На поляне остается лишь Фиренц, и кажется, что ему нет совершенно никакого дела до Хагрида, который свирепо целится в него из своего арбалета. Кентавр просто смотрит на меня мягко и сожалеюще своими бледно-голубыми глазами, а потом говорит:

– Помни о том, что предначертано, Гарри Поттер. Когда придет время, не позволяй себе совершить неверный выбор: ты больше не сможешь позволить себе за него заплатить, – и скрывается в чаще вслед за остальными.

Некоторое время я продолжаю тупо таращиться им вслед, слишком измотанный, чтобы объясняться с Хагридом и остальными, а клетка из переплетающихся друг с другом корней деревьев начинает казаться мне почти уютной.

– Да что ж это, в самом деле… – бормочет Хагрид, неверными шагами приближаясь ко мне. – Чтобы кентавры – и такое! Какого беса на них нашло, ума не приложу…

Продолжая бормотать, он отставляет в сторону свой арбалет и с силой дергает на себя одну из оплетающих мое тело черных коряг, пытаясь высвободить меня из их плена. Однако она оказывается намного прочнее, чем выглядит, и не поддается, а только глубже впивается в затекшие плечи. Мне приходится стиснуть зубы, чтобы подавить вскрик.

– Ничего, ничего, – говорит Хагрид, успокаивая скорее себя самого, чем меня. – Сейчас-сейчас, потерпи немного…