Гарри Поттер: Второй шанс Глава 99

На миг темные глаза профессора зельеделия осветились мрачным триумфом, и этот миг отпечатался в памяти Дамблдора чрезвычайно четко, потому что в этот самый момент к нему окончательно пришло понимание непоправимости совершившихся событий. Он не доглядел, не рассчитал, попросту не учел, что ненависть Северуса к сыну Джеймса Поттера окажется сильнее любых доводов разума. Директор не думал, что прежняя боль в нем все еще настолько свежа, что он не упустит возможности заставить Гарри страдать, даже зная, что сам Дамблдор ему этого не простит. Это говорило о многом, учитывая, как высоко Северус ценил директорское доверие. Дамблдор не думал, что Мастер зелий решится рискнуть этим доверием ради такого мелочного и недостойного чувства, как месть. Однако он ошибся, снова, и за его ошибку вновь предстояло платить Гарри, и Дамблдор вдруг с горечью подумал, что с Гарри Поттером он отчего-то уже совершил больше ошибок, чем с кем-либо еще за долгие годы.

– Тихо! – скомандовал он. Голос его был негромким, но оба профессора мигом пристыжено замолкли, будто опомнившись. – Профессор Люпин, я попрошу вас оставить нас с профессором Снейпом наедине, – сказал Дамблдор, и оборотень, еще секунду назад самозабвенно споривший, не собираясь останавливаться, лишь коротко кивнул и вышел за дверь.

Дамблдор обернулся к Северусу, в глазах которого больше не было триумфа. Но там не было и раскаяния, лишь досада, досада на то, что случившееся не сошло ему с рук.

– Альбус, вы же знаете… – начал он оправдывающимся голосом, но директор поднял ладонь, прерывая эти бесполезные извинения.

– Я хочу видеть, Северус, – просто сказал он, и обыкновенно бледные щеки зельевара окрасились пурпурной краской стыда, потому что было слишком унизительным показывать кому-то свои воспоминания вот так вот, насильно, тем более для кого-то столь замкнутого и скрытного, как он. Это было для него пыткой, Дамблдор знал это, но, еще раз взглянув в лицо Снейпа, повторил: – Я хочу все видеть сам, покажи мне.

Седоватая нить воспоминания опустилась в Думосбор и осталась там, плавно вращаясь. Снейп смотрел на нее с таким отвращением, словно она была ядовитым пауком. Портреты бывших директоров на стенах замолкли и глядели на профессора зельеварения с явным неодобрением, смешанным с любопытством, но он не замечал их, слишком остро переживая собственное унижение.

– Ты пойдешь со мной, – сказал Дамблдор, и Снейп скривился, как от горечи.

– Альбус, пожалуйста, не заставляйте меня… – начал он, но протест его был слабым, потому что на сей раз директор был неприступен, и Дамблдор оборвал его, просто покачав головой.

Туман воспоминания расступился перед ними, и Дамблдор обнаружил себя в кабинете зельеварения. Стоящий рядом с ним Северус был бледен и жалок, его глаза блуждали по комнате, старательно избегая останавливаться на тех двоих, что трудились сейчас над зельем. Другой Северус Снейп, презрительный и странно величественный в своей родной стихии, среди засушенных ингредиентов для зелий и кипящих котлов, выглядел его полной противоположностью. Он стоял позади работающего за столом подростка, за его правым плечом, так чтобы непрестанно держать его в поле зрения, в свою очередь оставаясь за пределами видимости. Его взгляд, обращенный на Гарри Поттера, пылал неприязнью, а губы презрительно кривились, готовые выплюнуть оскорбление. Последнее не заставило себя ждать: уже через секунду Дамблдор с удивлением слушал, как Снейп критикует манеру Гарри измельчать сушеные крылья летучей мыши, не стесняясь на разнообразные эпитеты, и, Дамблдор был уверен, что разговаривай он таким образом со всеми своими студентами, истерики и нервные срывы стали бы среди них явлением вполне естественным. Его поведение было непрофессиональным, грубым и почти преступным, и Дамблдор онемел от гнева, услышав, как Северус из воспоминания оскорбляет память погибшего Джеймса Поттера, стараясь унизить тем самым его осиротевшего сына.

Он смотрел на Северуса Снейпа, которого знал столько лет, и видел совершенно другого человека – человека куда более злого, циничного и жестокого, чем привыкли говорить о нем студенты. Для этого человека словно не существовало ничего святого, он весь был горечью и ненавистью, и сейчас Дамблдор дорого заплатил бы, лишь бы суметь предвидеть происходящее до того, как это случилось, лишь бы суметь избавить Гарри от всего, что происходило теперь в подземельях на его, Дамблдора, глазах.

Директор с усилием отвел взгляд от Северуса из воспоминания, пылавшего несправедливой ненавистью, чтобы посмотреть на Гарри, ожидая и боясь увидеть на его лице смятение и страх. Но подросток был так же спокоен и равнодушен, как и прежде. Он не одарил Северуса и взглядом, лишь немного поджал губы, будто бы Снейп его раздражал, только и всего. И это равнодушие было для Северуса хуже всего, Дамблдор видел, как он все сильнее выходил из себя, стараясь задеть Гарри, заставить его чувствовать себя униженным, но его усилия уходили впустую.

Нападки в адрес Гарри не были справедливыми или хотя бы обоснованными, и Дамблдор хотел, чтобы Северус, стоящий сейчас по левую руку от него, увидел это. Он хотел, чтобы Снейп видел себя со стороны, видел, до чего довела его многолетняя ненависть, заставлявшая его обращаться с обычным подростком так, словно тот был его личным врагом. Но Снейп словно не замечал этого, и его взгляд, направленный теперь на невозмутимого Гарри Поттера, горел той же неприязнью, что и взгляд его двойника из воспоминания.

События в комнате тем временем развивались стремительно и неодолимо. Аконитовое зелье пузырилось на огне и шипело, когда Снейп уверенной рукой бросал в котел заключительные ингредиенты, Гарри, чье лицо теперь не выражало ничего, кроме сосредоточенного внимания, выполнял каждую его инструкцию с такой точностью, будто бы в эту минуту для него ничего не существовало на свете, кроме шипящего и пенящегося зелья. Но для Северуса, Дамблдор видел, все было иначе. Для него зелье было лишь прикрытием, поводом заполучить власть над Гарри, найти его слабые стороны и нанести удар. Дамблдор видел, как Снейп осторожно, по-слизерински прощупывает почву, пытаясь выяснить наиболее болезненные для Гарри темы, и вместе с тем незаметно, шаг за шагом подталкивает его к разгадке болезни Ремуса. Гарри игнорировал ухищрения Снейпа такой легкостью, будто бы насмехался над ним, будто бы ничто из того, что Снейп говорил о нем и его семье, не могло обидеть его или хотя бы задеть, и в этом было его превосходство. Это было странным, вдруг понял Дамблдор. Здесь, на территории Северуса Снейпа, один на один с ним самим, взрослым волшебником, хитрым и проницательным, как почти все выходцы с факультета Слизерин, умеющим находить слабые места своих врагов и бить без промаха, этот подросток, не владеющий магическими способностями, лишенный семьи, лишенный дома и поддержки старших, каким-то образом демонстрировал превосходство.

Он не успел хорошенько обдумать эту мысль, потому что следующая фраза Гарри Поттера явилась для него полнейшей неожиданностью. Свитки Мерлина. Гарри упомянул Свитки Мерлина так, как обычно говорят о чем-то обыденном и малозначительном, но Дамблдору стоило огромных усилий не вздрогнуть от его слов, чтобы не выдать себя перед стоящим рядом с ним Северусом. Секунду или две его терзало мучительнейшее чувство обреченности: ему вдруг почудилось, что круг, сотканный самой судьбою, который, как Дамблдор считал, ему удалось разорвать еще много лет назад, вдруг замкнулся, сейчас, в этот самый момент, замкнулся самым диким и невероятным образом, который только можно было себе представить. Словно судьба все-таки настигла его, настигла в тот момент, когда он ожидал этого меньше всего.

Отблески неправдоподобно красного волшебного огня, на котором медленно доходило уже готовое зелье, плясали теперь в стеклах очков Гарри Поттера, и Дамблдор не мог увидеть выражения его глаз. Но сейчас он был трусливо благодарен этим отблескам, потому что в голове его угнездилась странная, непонятно откуда взявшаяся мысль, что если подросток поднимет сейчас голову, то он столкнется взглядом прямо с Дамблдором, словно все это происходит не в воспоминании, а на самом деле, и что в глазах его будет издевательская насмешка.

Северус из воспоминания, Северус, не знавший всего, что знал Дамблдор, тоже почувствовал неладное.

– Откуда вам известно об этом артефакте, Поттер? – отрывисто спросил он, и голос его эхом отразился от каменных сводов подземелий.

Гарри наконец поднял голову, встречаясь с Северусом взглядом, и странное наваждение Дамблдора улетучилось так же быстро, как и возникло. В глазах подростка не было насмешки, там было легкое недоумение, ничего больше, и каким-то образом этот взгляд вернул Дамблдору самообладание еще до того, как Гарри ответил на вопрос Снейпа. Мальчик сказал, что узнал о Свитках Мерлина в старых газетах, и Дамблдор почувствовал, что снова может дышать. Разумеется, Гарри мог прочитать обо всем в прессе, учитывая, как непрофессионально и поспешно действовал Барти Крауч, пытаясь скрыть от журналистов ту историю. В газеты вполне могли попасть некоторые обрывочные сведения, которые случайно попались Гарри на глаза. Что ж, теперь, в том числе и благодаря стараниям Снейпа, Гарри знал кое-что о смерти своего отца то, чего ему лучше бы никогда не знать, ради его же собственного блага. Но мальчик не знал о гибели Джеймса Поттера всего, и Дамблдор очень рассчитывал на то, что так оно и останется впредь. И, самое главное, Гарри уж точно ничего не было известно о Свитках Мерлина, как и всем остальным. От этой мысли веяло таким спокойствием, что Дамблдор едва удержал вздох облегчения, и уже второй раз за вечер ему стоило больших усилий взять себя в руки и снова начать уделять внимание происходящему.

Возможно, так сказалось на нем потрясение, которое он пережил, услышав о Свитках Мерлина спустя четырнадцать долгих лет из уст человека, у которого было меньше причин знать о них, чем у кого-либо еще, но, досмотрев воспоминание Северуса до конца, Дамблдор не был и вполовину так взбешен, как следовало бы.

Воспоминание оборвалось, и они вновь оказались в уютном, освещенном мягким светом камина кабинете вместо зловещих и сумрачных подземелий. Дамблдор устремил взгляд на Снейпа, но тот явно избегал встречаться с ним глазами. Как бы там ни было, Дамблдор все-таки достиг того, чего добивался с самого начала, затевая просмотр воспоминания: Северус увидел себя со стороны, орущего на Гарри Поттера, угрожающего тому – ради Мерлина! – Непростительными проклятиями, и осознал полной мерой, насколько далеко его поведение выходило за все возможные рамки. Теперь же Снейп был в ужасе, гадая, что за расплата его ожидает. Он всегда ошибочно полагал, что Дамблдор излишне опекал Джеймса Поттера, даже если на другой чаше весов были его, Северуса, интересы. Но в том, что Дамблдор вдвое сильнее опекал Гарри Поттера, Северус был вполне справедлив, и директор даже не видел смысла скрывать этого. Наверное, именно поэтому на лице Снейпа отразилось столь явное потрясение, когда вместо того, чтобы выхватить в гневе волшебную палочку и ударить в него одним из тех проклятий, которыми он столь опрометчиво угрожал Поттеру, Дамблдор сказал:

– Северус, я не желаю, чтобы нечто подобное повторилось впредь, неважно, с Гарри Поттером или с кем-либо из твоих студентов. Я переоценил тебя, я ошибочно считал, что преодолеть прошлое тебе по силам, но это оказалось не так. Мне жаль, что я допустил такую ситуацию, но, видит Мерлин, я не намерен допускать ее вновь. Если в присутствии Гарри ты не в состоянии управлять своими эмоциями, я хочу, чтобы ты держался от него как можно дальше. И я запрещаю тебе предпринимать какие-либо действия, чтобы разоблачить Люпина, ты и так уже достаточно поработал в этом направлении.